Мимо проплывают стены домов. Они уродливы, снизу выпирают камни, выше стены становятся глаже, но все одно похоже, будто дома эти обтянуты шкурой неведомого зверя.
– Расскажи… там, на Востоке, действительно все иначе?
Мне бы, конечно, вернуться в свое седло. Потому как неприлично вот так с мужчиной ехать, да и лошадь тоже поберечь надобно. Но я сижу. Гляжу на обгоревшую, покрытую коростой пыли шею, не рискуя поднять взгляд выше.
– Многое, но не все. Люди везде одинаковы.
– Скажешь тоже. Там у вас, поди, сплошь благородные дамы.
– Всяких хватает, – не стал спорить Чарли. – Но таких, как ты, точно нет.
Интересно, мне обидеться или порадоваться?
– Там женщины… не знаю. Никто из них не смог бы и половины того, что умеешь ты.
Лестно.
Эдди говорит, что мужчин слушать не след, что, своего добиваясь, они чего угодно насочиняют. И этот наверняка врет.
– Правда, моя маменька умеет стрелять. В тире и из дамского пистоля. И верхом ездить умеет, как почти все воспитанные дворянки, но только в дамском седле.
Видела я эту штуковину. Один клиент все пытался с Эдди расплатиться, утверждая, что без дамского седла жить неприлично. Эдди даже поверил. Но я, только глянув, сказала, что скорее сама застрелюсь, чем взопрусь на эту хрень.
А матушке оно по нраву пришлось.
– Но никто из них не решился бы отправиться в степь… и уж тем более в этот город.
Зря он про город вспомнил. Тот, словно дождавшись подходящего момента, ответил утробным рыком, от которого лошади шарахнулись, да и у меня поджилки задрожали.
– Тише. – Чарльз напрягся. И я потянулась к револьверам.
На всякий случай.
Прошлое, будущее – хрен его разберет, но главное, что с револьвером это вот все как-то спокойнее переживается, что ли.
В спину стеганул ветер, будто поторапливая.
Свистнул Эдди, и пакостливый жеребец его прибавил шагу. Ну, и прочие за ним, не без того. Мы шли. И шли. И… площадь полнилась звуками. Будто бы толпа собралась поглазеть… на что? На столбы, над которыми вздымалось зеленое пламя. И там, в нем, корчились…
Рот мой наполнился слюной.
– Еще расскажи. – Я ткнула Чарльза в бок, отвлекая от жуткого и одновременно завораживающего зрелища: теперь на помосте умирал орк. Огромный. Свирепый. Сплошь покрытый кровью, но не готовый сдаться.
Он, посаженный на цепь, махал дубиной, отбиваясь от мелких зубастых тварей.
Чарли вздрогнул.
– Расскажи. – Я рукой развернула его лицо и уставилась в глаза. Лошади идут, им, верно, то ли не видно происходящее на площади, то ли непонятно в силу далекости лошадиного ума от человеческого. Главное, что идут.
Чарли же нахмурился.
И лицо его исказила гримаса отвращения.
– Ты кто?
– Конь в пальто, – ответила я, присовокупив к словам пощечину. Нет, матушка говорит, что бить людей нехорошо, но иногда это полезно. Пощечина получилась хлесткой, а главное, доходчивой. И Чарли затряс головой.
Снова нахмурился.
И узнал наконец меня.
– Милли?
– Она самая. Что, заморочило?
– Немного. – Чарли ощупал губы. Да целые они. Я же свою силу знаю. – Спасибо.
– Обращайся, – хмыкнула я. – Но оно и вправду лучше говорить. Стало быть, там, на Востоке, порядочным дамам положено ездить только в дамском седле?
– Маменька утверждает, что оно выглядит страшно. А на самом деле, говорят, удобное. Но я не пробовал. Думаю, ты справишься.
Справлюсь. Куда мне деваться. Только как-то желания справляться особого нет.
– А так, по-нормальному если, совсем не ездят? – уточнила я на всякий случай.
– Только мужчины. Сама посуди, даже в амазонке сидеть в мужском седле будет неудобно.
А то. Это я знаю. Пробовала. Ну, матушка, когда меня еще не отчаялась воспитывать, амазонку эту самую сшила. Я и примерила. И попробовала в ней поездить. Так едва шею себе не свернула. Ага.
– И штанов там женщины не носят? – поинтересовалась я.
На площади смеялись, кричали, улюлюкали. И все это сопровождалось острым едким запахом крови и дыма. Сквозь вопли толпы порой пробивались иные голоса, исполненные боли. И потому спрашивала я чуть громче, чем стоило бы.
– Не носят.
– Что, совсем?
Говорить надо бы о другом, но в голове засели эти треклятые седла со штанами вместе. Вот и цепляюсь за них.
– К сожалению, даме в мужской одежде появляться неприлично.
– Ага…
Что-то чем дальше, тем меньше мне эта затея по вкусу. Вот… если подумать, то на кой ляд мне сдался этот Восток с его воспитанными девицами? У меня теперь деньги есть.
В теории.
Ну те, который Великий Змей отписал. Завещал то есть. Да с такими деньгами…
Что-то ухнуло и просвистело над головами, заставив меня пригнуться к конской шее. Призраки? Какие-то они больно уж материальные. И чувствую, если эти самые призраки вдруг обратят на нас внимание, то мало не покажется.
Однако вновь все стало тихо.
Площадь. И стены. И дома, что уже похожи не то на крепости, не то на дворцы. Ощущение взгляда, внимательного такого, будто эти дома вовсе не пусты, будто те, кто в них жил, жить и остались. И теперь смотрят. Примеряются.
Я сглотнула. И сказала:
– Я сама. Дальше сама поеду.
Чарли это не слишком понравилось.