Дикий, дикий Запад

С третьей… он же Император. Кто ему скажет, что прилично, а что нет? Тем более пальцы мои наткнулись на что-то, совсем даже на кольцо не похожее. Это что-то было гладким, и сразу зацепить не вышло. Я пыхтела, матюкалась, позабывши уже и про императоров, и про остальное, но выцарапала-таки длинную коробочку самого древнего вида.

Узкую.

И высотою в два пальца. В такой дудки хранить хорошо. Или… почему бы и нет? Может, у здешнего императора, или как они там его величали, увлечение имелось.

Я коробку попыталась открыть, да не вышло.

Потрясла. Прислушалась. А если пустая? С другой стороны, кому взбредет в голову прятать под троном пустую коробку?

Нет, прихвачу.

А там, внизу, и решу, что к чему. В общем, остальное золотишко я кое-как распихала по карманам. А что не влезло – не влезло много, – скинула на шелковую мантию. Благо за сотни лет та даже не выцвела. Умели же делать.

Так, с мешком в одной руке, с коробкой в другой и карманами, набитыми золотишком, я и спускалась. А спустившись, сунула все сиу.

Только та не взяла.

Шарахнулась.

И сказала:

– Пора. Если желаем выбраться до темноты.

Выбраться я очень даже желала. И не только я.

Глава 24 О том, что женщины всегда найдут общую тему для разговора

Чарльз все-таки сделал слепок города. Пусть издалека, но все одно видны были и грязные скопления лачуг, и великолепные, пронизанные заходящим солнцем стены дворца. Слепок он перенес на камень, который захватил с собой скорее по привычке, чем и вправду надеясь увидеть в пути что-то интересное.

– Идем. – Эдди сплюнул и передернул плечами. – Гадостное место.

Заговорил он только здесь.

И не он один.

Из города уходили быстро. И отступление это больше напоминало побег, им по сути своей и являясь.

Чарльз запомнил немногое.

Бесконечные лабиринты дворца и после – сада, который за прошедшие годы должен был бы одичать, но не одичал, а умер. Деревья, кусты, травы и цветы стояли словно пеплом припорошенные. И стоило сделать шаг, этот пепел поднимался, кружился, шептал, что не стоит спешить.

Что он помнит, каким все было в прежние времена.

И готов рассказать. Если, конечно, Чарльз задержится.

Чарльз лишь прибавлял шагу, подозревая, что если возьмет и задержится, то его тут и оставят. Прочие пепла то ли не видели, то ли силы воли хватало внимания не обращать. А он…

Он споткнулся, когда из пепла вылепилось лицо Августы.

– Чарли, – позвала сестра.

И Чарльз остановился.

Он прекрасно отдавал себе отчет, что этот пепельный призрак – не настоящая Августа. Что ее здесь нет и быть не может, но все равно остановился.

Замер, вглядываясь в такое родное лицо.

– Чарли, ты уже уходишь? Не уходи, Чарли. Мне так плохо без тебя!

– А ну пошла отсюда! – рявкнула Милли, и тишину сада разорвал выстрел. – А ты не стой дураком, не видишь что ли, Силу тянет.

Голова и вправду слегка закружилась. И потому, когда его подхватили под руку, Чарльз не стал возражать. Более того, рядом с этой женщиной он чувствовал себя в безопасности, что казалось совершенно неправильным, ибо женщина должна ощущать себя в безопасности рядом с мужчиной.

Но так уж вышло.

Сад сменился дорогой.

Домами.

Вот и снова площадь с ее туманами, которые сделались ярче, красочней. И теперь, пожалуй, Чарльз мог увидеть куда больше, чем прежде.

А он отвернулся.

И крики умирающих еще долго неслись в спину, пока не сменились мерзким шепотком:

– Это ты во всем виноват! – Голос раздавался прямо в голове, такой холодный и строгий. – Ты был плохим братом, поэтому она ушла.

Кажется, Чарльз споткнулся, но упасть ему не позволили.

– Опять? – Темные глаза Милли смотрели серьезно. – Эдди позвать?

– Не надо! – Голова еще не отошла от прошлого раза. – Просто… ругает.

– Что виноват?

– Ага. И тебя?

– Ворчит, прям как Мамаша Мо. Та меня вообще дьявольским отродьем называет, – сказала Милли доверительно. – Один раз даже водой облила. Святой.

– И как?

– Да никак… сказала, что слабо освятили, если мои бесы при мне остались.

– А…

– Эдди тоже поливала. Но не из ведра! – Похоже, данное обстоятельство оскорбляло Милисенту до глубины души. – Так что этот голос по сравнению с Мамашей Мо ерунда сущая. Погоди, вот вернемся, она и тебя воспитает.

Если вернемся.

– Думаешь…

– Это вроде сторожевого пса. – Милисента поморщилась. – Я не знаю. Тут вроде видишь что-то и понимаешь, для чего оно. А что-то нет. Оно не живое. И не было живым никогда. Но поставлено, чтобы те, кто тут живет, не разбегались. Обыкновенного человека заморочит. И не человека тоже. Но ослабло за столько времени.

И подтверждением ее слов стало гневное эхо, долетевшее до Чарльза.

Оно коснулось всех.

И утихло.

Потом город вдруг как-то взял и закончился. Пролетели мимо полуразвалившиеся лачуги, вид которых больше не вызывал удивления, и лошади, почуяв близость свободы, сами прибавили шаг.

Степь встретила седой травой, на которую уже ложились тени. Привстав на стременах, Чарльз обернулся. Сердце давило, а что-то дурное, подхваченное там, в городе, шептало, что стоит бы вернуться. Это же удивительное место.

Его нужно изучить.

Тщательно.