Дикий, дикий Запад

Немного.

Самую малость.

Он, конечно, человек воспитанный, но прерии на редкость тоскливы. И душа желала для разнообразия приятных впечатлений.

– Тебя это не беспокоит?

Милисента, так же не разгибаясь, выгнула спину.

– Затекло все… Нет, сказали же, что приведут. А сиу держат слово.

Она выпрямилась и потянулась уже вверх.

Зевнула широко.

– Но как приедем – в ванну залезу. И неделю вылезать не стану.

К горлу подкатил комок, и подумалось, что Чарльз тоже не отказался бы от ванны. Можно от одной на двоих. Правда, спину буравил мрачный взгляд, словно намекая, что если ванна и будет, то только после свадьбы. И наверное, от удара по голове, от неоднократных ударов по несчастной голове, мысли сделались совсем уж бредовыми. Во всяком случае эта идея со свадьбой показалась вдруг на диво привлекательной.

Чарльз тряхнул головой, чтобы избавиться от этой мысли, но получил лишь вспышку боли.

– На-ка. – Милисента глядела внимательно и не пропустила болезненной гримасы. – Пожуй.

И в руку вложили какой-то корешок.

– Я потерплю, – возразил Чарльз, ибо пусть мысли в голове и отличались некоторой странностью, но он еще не настолько болен, чтобы жевать сомнительного вида растения.

– Как знаешь. Эдди?

– Я в порядке. – Эдди прошелся широкими шагами, переваливаясь с ноги на ногу. Остановившись в траве, он прищурился, втянул тот же сухой горячий воздух. – Далеко еще?

Вопрос уже адресовался сиу, что наблюдали за людьми издали. Вся троица устроилась средь травы. Присев на корточки, они почти слились с этой травой.

– К вечеру дойдем.

– До города?

– До места, где ходит большой железный зверь. На нем вы доберетесь до города.

Это она про что? Чарльз хотел спросить, но не стал. Больная голова хорошо притупляла естественное любопытство.

– Ты все-таки пожуй. – Милисента тоже опустилась на траву, чтобы вытянуться на ней. И шляпу на лицо сдвинула, но вряд ли заботясь о коже, скорее уж чтобы солнце глаза не слепило. – Хорошо боль снимает.

– Я как-то… не привык.

– Ага. Ничего. Еще привыкнешь.

Вот уж не было желания совершенно.

– Что это вообще за место? – Чарльз тоже лег, еще подумалось, что совместное лежание на траве средь прерий – это вовсе не повод для свадьбы.

И вообще, жениться на девице, подобной Милисенте, это… это ему все мозги отбили, если он даже теоретически подобное допускает!

Маменька в ужас придет.

А потом выскажет все, что думает, о его, Чарльза, полной безответственности.

– Город Мастеров? – уточнила Милисента.

– А есть другие?

– Ну… как видишь, есть. Мертвые, – не удержалась она. – Ладно, не пыхти. Ты, когда злишься, пыхтеть начинаешь. Как паровоз. Может, чуть потише.

– Я не паровоз!

– Помню, ты граф.

– Именно.

– И что с того?

– В каком смысле?

– В прямом. Смотри, вот Эдди – он охотник. Его тут все знают. И уважают. Он любого выследить может, если захочет. Он добывает мясо. И шкуры. Иногда головы. А ты граф. И что?

– Ну… – Чарльз поскреб нос, который продолжал облазить, обнажая один слой сгоревшей кожи за другим. А ведь и вправду. Он граф. И что? – У нас есть земли.

– Ты говорил.

– И состояние. Благодаря маменьке во многом. У нее должность при дворе… она в свите Императрицы состоит. Я в Совете. Правда, советник из меня не слишком-то хороший. – Он вздохнул. – Я больше собственными делами занимался, чем государственными. Управляющие, конечно, во многом жизнь облегчают, но за ними приглядывать надо.

– Это точно, – согласилась Милисента. – Чуть отвернешься, так разом обдерут как липку. У нас один был, Бетти нанимала. Для солидности. Захотелось ей бордель сделать, чтоб не просто так, а как на Востоке. Она говорила, что на Востоке не бордели – дворцы! Правда, что ли?

– Не знаю. – Чарльз почувствовал, что краснеет. – Я как-то… не завсегдатай.

– Почему? – Удивление Милисенты казалось вполне искренним. – Или ты… не по бабам?

– Что?!

Нет, жениться на ней стало бы ошибкой. Определенно. В жены нужно искать женщин хорошо воспитанных, которые не станут предполагать подобного.

И вообще о борделях говорить.

– Ты только людям не признавайся. – Милли доверительно погладила по руке. – Не поймут. Эдди еще ничего, может, и не станет морду бить, а другие пристрелят.

– Я не… – Чарльз выдохнул. – Это не та тема, которую можно затрагивать в беседе!

– Почему?!

– Потому что это неприлично!

– Матушка тоже так говорит. И еще вздыхает. – Милли присела, вытянув одну ногу и на другую опершись. – Да только… ерунда получается. Все ведь туда ходят. Ну… почти все. Судья вон наш тоже частенько заглядывает. Сама видела.

– В борделе? – уточнил Чарльз со слабой надеждой получить отрицательный ответ.

– Ага. Мы с девочками чай пили как раз. Закрыто было. Он только когда закрыто и ходит. Чтоб, значит, не увидел никто. И пастор тоже.

Чарльз только и кивнул.

И корешок, который, оказывается, так в руке и сжимал, в рот сунул. Пожевал, уже не удивившись едкой горечи, от которой свело и язык, и губы.

– Бетти их с черного ходу встречает. А на кой? Все ж знают. – Милли пожала плечами. – И вот почему ходить в бордель можно, а говорить о нем нельзя?