Дикий физалис

Ангелу удалось убедить ее, что он не проспал работу. Более того, она довольно быстро поверила и в то, что их клиент возит двух козлов в Мерседесе, и что внутри небоскреба пахнет скошенной травой – "ничего уж тут фантастического!". После этого разговор как-то внезапно замялся и почти сразу же был завершен.

Ангел и Михал прибыли на место почти одновременно. Ангел увидел, как Михал заходил внутрь, и через минуту сам открыл дверь ресторана. Внутри было почти также светло, как на улице, несмотря на то, что большая часть заведения не освещалась солнцем. Стиль ресторана был "аристократично-древнерусский": много древесины, какие-то охотничьи трофеи, но не слишком помпезно, не люкс-категория. Были также ступени, ведущие на второй ярус заведения, который был забит обедающими. Было шумно от посуды и голосов людей, и официантка провела Ангела и Михала сквозь не очень приметную арку в другой зал, более сдержанно декорированный, находившийся немного ниже основного уровня ресторана. Здесь людей было поменьше, и никто старался не шуметь. Михал заказал целый обед из какой-то окрошки с лососем и двух-трех других блюд. Ангел ограничился десертом тирамису. Оба заказали также по кружке чаю.

Во время трапезы Михала не было произнесено большого количества слов. Ангел гуглил какую-то информацию про козлов, затем, когда Михал отодвинул вторую тарелку от себя, положил на стол файл с двумя экземплярами договора.

Михал, увидев это, кажется ускорился с едой, и, уплетая кусок мяса, сделал притягивающий жест рукой, мол "давайте". Ангел смутился от того, что помешал нормально доесть.

Михал доел и сказал:

– "Давайте."

– У меня еще один вопрос, Михал. – вдруг любопытство Ангела победило его скромность – А почему ваш директор, Пан, верно? – не сам, а через вас решил подписать договор?

Михал рассмеялся, видимо не до конца проглотив пищу. "– Что же, это самое поразительное для вас? Среди всего прочего?" – вновь был слышен его польский акцент. – "У него много дел, скажем, это его не единственный бизнес. Впрочем, эта информация – лишь предположение. Я и сам не знаю точно, но я, можно сказать, его правая рука. А теперь я, пожалуй, подпишу" – посмотрел он на Ангела.

Тот кивнул.

Михал взял экземпляр договора из четырех-пяти листов, пролистал, останавливаясь на каждом от силы на секунду, и поставил на последнем листе свой автограф.

Когда Ангел уже был на пути домой из ресторана, он вдруг решил снова взглянуть на важную бумажку. Он остановился, достал из файла договор и пролистал до последней страницы. Внизу страницы красовался широкий автограф, среди прочих элементов которого отчетливо выделялась огромная буква "М".

VI

В следующие несколько дней работы было меньше. Ангел приходил туда, как обычно, к девяти, а после обеда был практически свободен. Часы после обеда уходили у него на новые выдумки. Иногда это даже было заметно, когда его кто-то звал, он отвечал со второго или третьего раза, не сразу выходя из своего подсознания. Кроме того, актуальной оставалась проблема незаконченного сценария, и здесь надо было что-то решать, потому что это произведение было наиболее близко к завершению, а соответственно и к последующим стадиям его развития.

Мыслительный процесс переносился с работы домой, где он готовил ужин, ужинал, сидя на балконе и думал. Когда человек не обременен обязательными срочными делами – с ним начинают происходить странные вещи, среди которых размышления и рефлексия – это, пожалуй, наименее странное. Ангел стал замечать, что он стал больше думать, но меньше писать, иногда уходя в излишество, обдумывая уже неважные моменты. Наконец, его усилия и попытки справиться с этим постоянным отдалением от сути привели к тому, что он изобрел механизм контроля над собственными мыслями. Как только, в цепочке, где одна мысль рождает другую, доходило до четвертого или пятого звена, он записывал все придуманное до этого пятого звена, а дальше давал новой цепочке запуститься у себя в голове.

Он ходил по пустой квартире, смотря то в пол, то на случайные предметы. В его комнате с колонки играл какой-то легкий рок или попса. Иногда он отключал музыку, так как она портила ему процесс размышлений, иногда наоборот включал ее для того, чтобы более эффективно соображать. Делал еще какие-то странные вещи, переставлял или выбрасывал какие-то предметы, портящие внешний вид его комнаты и квартиры. Иногда ему казалось, что он идиот и кретин, потому что по несколько часов ходит по квартире и ничего не делает, да еще и делает это каждый день. Пока все нормальные люди занимаются полезными делами. Но как раз это ощущение его и заставляло быстро подбегать к листку бумаги и записывать мысль, даже если она была не совсем вписывающейся или не до конца развитой. Ключевым моментом было прерваться и родить хоть что-то. Будто он куда-то торопился, хотя торопиться было совсем некуда.