Так и не найдя нужных слов из всех тех тысяч, которые ему хотелось сказать, пошел Петр молча в обход картофелехранилища, надеясь обнаружить какую-нибудь лазейку, чтобы оправдать возложенные на него надежды. Минут десять бродил он во мраке, двигаясь по периметру, а под конец маршрута объявил повеселевшим голосом:
– Вилы!
– И без тебя знаю, что вилы, – тоскливо откликнулась Элька. – Обоим. Только чему ты радуешься?
– Так вилы настоящие, – оживленно тараторил Петр, пробираясь к ней по чавкающему под ногами месиву. – Ими картошку буртовали да позабыли. А я вот нашел.
– И что теперь? Пропеллер смастеришь? И вставишь его себе в…
Если бы Петр промедлил немного, Элька обязательно указала бы точное место крепления самодельного пропеллера, но он был слишком возбужден, чтобы дожидаться конца ее фразы. Подошел вплотную с вилами наперевес, весь из себя удалой, как взбунтовавшийся крестьянин, и торжествующе выдохнул:
– Вот! Айда наверх!
– Это как?
– А вот так! – Петр остановился под лазом, с которого он и Элька сверзились вниз, воткнул вилы зубьями в землю, а полутораметровое древко прислонил к стене. – Иди сюда, поддержишь меня немного, чтобы ноги не соскальзывали. Потом сама таким же макаром на вилы заберешься, а я тебе руку подам. Дошло? – Ему было радостно сознавать, что не таким уж разгильдяем в плетеных лаптях он оказался.
Только торжество его даже минуты не продлилось, потому что сверху посветили фонариком, сбросили канат с навязанными дощечками-перекладинами и скомандовали:
– Ты, хрен блондинистый! Волочи свою задницу наверх! Кататься поедем.
Покосившись на заметно поникшую Элькину фигуру, Петр попытался пропустить даму первой, но ему было грубо велено не возникать, если не хочет, чтобы дама без скальпа осталась. Прошвырнуться приглашали его одного, а Эльку намеревались выпустить не раньше, чем будет указано точное место, где чемоданчик лежит.
Петр ободряюще подмигнул ей, хотя в темноте это было занятием совершенно бесполезным, и пообещал:
– Я это… вернусь!
Утверждение прозвучало не так убежденно, как в устах Терминатора, но все же лучше, чем, скажем, «счастливо оставаться». И Петра, несмотря на окружающую промозглую сырость и холодок страха, медленно ползущий по позвоночнику вниз, точно горячим кипяточком согрели, когда он услышал тихое напутствие из темноты:
– Ты мне обещал. Смотри не забудь! Я жду!
Да ради одного только тона прощальной фразы Эльки он готов был или горы свернуть, или шеи ее обидчикам! Тем более что действовать Петр намеревался отнюдь не голыми руками. В придорожном леске остался не только чемоданчик Лехмана, но и его пистолет, на который он рассчитывал больше, чем на слепую удачу.
Глава 13
Обойдемся без монгола
Для Стингера время до первых проблесков туманной зари тянулось невыносимо долго, хотя нетерпение свое он давно научился скрывать за бесстрастной маской и неподвижной позой. Менялись сигареты в его зубах, пустела небольшая фляжка джина, а в промежутках между затяжками и глотками он вполне мог сойти за восковую фигуру, усаженную на трон из ящиков, застеленных ковром. Пугало для господ коммерсантов. Голова в мертвенном свете китайского фонаря – вылитый череп Кощея Бессмертного, глаза – две стекляшки, черный плащ до пола стелется. Бр-р! Не дай бог, такой в страшном сне привидится, а еще хуже, если наяву.
Стингер отлично знал, какое тягостное впечатление производит на окружающих, а потому никогда ничего не менял в своей внешности: волосы не наращивал, броский шрам не маскировал. Никто, кроме него, не знал, что этот грозный рубец был получен Стингером не в кровавой разборке, а в частной клинике пластической хирургии за соответствующую плату. Кудесник-визажист в скором времени тоже размашистым разрезом обзавелся, но на собственной глотке, к тому же гораздо более глубоким и без всякого наркоза.
Еще один ныне покойный имиджмейкер – при жизни экстрасенс – обучил Стингера таинственному взгляду василиска, от которого люди цепенеют и теряют волю вместе со способностью соображать и возражать. Правый зрачок направлен собеседнику тоже в правый глаз, левый – соответственно. В перекрестье взгляда оказывается чужая переносица. Эту жутковатую косоглазую манеру смотреть Стингер долго репетировал перед зеркалом, а напоследок испытал на экстрасенсе и остался вполне доволен результатом. Как любой способный ученик, он превзошел своего учителя, и тот даже пикнуть не посмел, пока петля удавки охватывала его горло. Тайна – она тайна, когда известна только кому-нибудь одному.
Усмехнувшись воспоминаниям, Стингер направил взгляд на Корявого, ожесточенно ковырявшегося в объемистом носу, и тот чуть палец не вывихнул от неожиданности.
– Чего? – Вся нескладная фигура его выразила готовность немедленно исполнить любой приказ.
– Ничего, – успокоил его Стингер, переведя испытующий взор на Монгола, затесавшегося в банду совсем недавно, а потому остававшегося пока лошадкой темной, необъезженной, норовящей взбрыкнуть не по делу.