— Стар и болен. Кажется, после выборов я его так ни разу и не увидел. В общем, тут всем заправляет Форд, по-настоящему заправляет. И город, и весь округ у него в кармане, и никто пальцем не шевельнет без его одобрения. Но самое смешное в том, что он вовсе не производит впечатления крутого парня. Молодой, симпатичный, всегда улыбается...
— Но и про револьвер не забывает?
— Не-а. Единственный «законник», который ходит без оружия. Но я... — мужчина беспомощно развел руки, — я и вправду не знаю, как ему это удается. Ну не могу я этого объяснить. Тебе бы лучше самому посмотреть его в деле.
Багза посадили ранним утром. Где-то во второй половине дня в двери заскрежетал ключ и охранник вывел его из камеры. Вместе они поднялись и оказались на первом этаже. Багз смекнул, что сейчас его поведут в суд, но вместо этого страж порядка вручил ему десятидолларовую бумажку и указал на дверь.
— Это от Лу Форда, — пояснил он. — Он хочет поговорить с тобой, но полагает, что сначала тебе надо немного привести себя в порядок.
— Но... а какие обвинения мне предъявлены?
— Да никакие. Лу их все похерил. Как будешь готов, иди к Лу домой. Тебе любой скажет, где он живет.
— Эй, подождите минутку! — ощетинился Багз. — Зачем это я ему понадобился, и что случится, если мне самому вовсе не захочется его видеть?
— А вот это, мистер, вы и сами узнаете. И если повидаете его, и если откажетесь от встречи.
Багз побрился и постригся. Купил белую рубашку и галстук, а поношенный костюм попросил почистить и отгладить. Как и во всяком «городе-выскочке», цены здесь были что надо, а потому от полученной десятки у него почти ничего не осталось. Потратив сдачу на чистильщика обуви и пачку сигарет, он отправился искать дом Лу Форда.
В городе было два района «старожилов». Один представлял из себя традиционное поселение мексиканцев и «белого мусора» — так, лачуги да хибары, — зато второй выглядел иначе. Расположившись на холме, он как бы с высоты взирал на остальной город: несколько кварталов, вытянувшихся вдоль трехполосных дорог, и просторные двухэтажные дома на обочинах. Если не считать различий в цвете — а они были обычно бледно-голубые, просто белые или коричневатые, — все дома были на одно лицо. Удобное сочетание колониального и испано-мавританского архитектурных стилей. У каждого дома было длинное крыльцо (галерея), тянувшееся вдоль всего фасада. Несмотря на регулярные перебои с водой, перед каждым домом росли кусты, а под раскидистыми деревьями простирались тенистые лужайки.
Дом Форда был угловой. На подъездной дорожке стоял новый «кадиллак»-кабриолет. Маккена взошел на крыльцо и постучал в дверь. Ответа не последовало. Нажал на кнопку звонка, но тут же обнаружил, что он не работает. Снова постучал. Чуть пригнувшись, он разглядел прикрепленную к двери потемневшую от времени бронзовую табличку:
Багз смекнул, что доктор приходился Л у отцом. Добрый сердцем, но недальновидный по части финансов, он умер несколько лет назад, оставив сыну лишь этот дом, да и на него уже была оформлена закладная. Судя по всему, надпись на табличке, призывавшая пациентов беспрепятственно входить в дом, уже не действовала, и ее оставили на двери то ли из сентиментальных соображений, то ли просто не захотели возиться с отвинчиванием. Хотя как посмотреть...
Она ведь по-прежнему была на двери, не так ли? И почему бы прохожему, случайно оказавшемуся в этом городе, не принять написанное на ней за чистую монету? Или что, вот так стоять и до крови сбивать кожу на костяшках пальцев, барабаня в дверь? Ему было сказано — приказано — повидать Форда, да и табличка прямо призывала его войти внутрь.
Багз так и сделал.
Он очутился в узкой и довольно темной прихожей, поскольку двери в комнаты по обе стороны были закрыты. Единственным источником света являлся солнечный луч, струившийся сверху по лестнице — где-то из правой двери на верху ее. От-туда же доносились приглушенные голоса. Похоже, там ругались. Слышался скрип кроватных пружин, мужчина сардоническим тоном, говоря как-то нараспев, пытался успокоить женщину, тогда как та отвечала ему внешне спокойным, но, похоже, разъяренным голосом.
— Ну что ты, Эми... Ты же знаешь, я...
— Да, я знаю тебя! Вот что я знаю, Лу Форд!
— Эми, но она же ровным счетом ничего не значит для меня! Клянусь тебе. Это просто бизнес.
— Ты лжец! Какой еще бизнес?! Ну, чего молчишь, давай продолжай, я слушаю!
— Но, дорогая, я же тебе уже рассказывал! Это весьма щепетильное, конфиденциальное дело, и я не могу распространяться насчет его. Ну почему бы тебе не оставить все как есть, и...
Послышались надрывные, яростные рыдания. Потом резкое «кра-ак» от соприкосновения жесткой ладони с плотью щеки. Затем женщина бросилась вон из комнаты, продолжая всхлипывать от душившего ее гнева и сжимая в руке кучку нижнего белья.
Освещенная бившим из двери солнцем, она принялась натягивать трусики. Наконец, попрыгав с одной ноги на другую, все же справилась с этой задачей, потом свела плечи и стала укладывать груди в чашки бюстгальтера.