Дикий гусь

Заслышав это, наш злой красноглазый гусак с длинной шеей захлопал крыльями, закричал и понесся к дикому гусю. А за ним, словно случилось что-то особенное, громко крича, понеслись и другие гуси.

Мой гость испугался и еще дальше забился в угол.

Гусак до того разъярился, что, пожалуй, убил бы пришельца, если бы я не помешал ему:

— Разве можно быть с гостем грубым и гордым? А если и с тобой поступят так же?

И я прогнал домашних гусей, чтобы успокоить гостя. Но они не скоро утихли. Красноглазый гордый гусак, хвастаясь храбростью, еще долго хлопал крыльями и кричал. И остальные, смотря на него, тоже громко гоготали.

Уходя домой, я сказал:

— Не смейте обижать слабого! Я заступлюсь за него!

4

Ночью я долго не мог заснуть, думал о бедном моем госте, о его одиночестве и тоске по товарищам.

Его друзья уже далеко. Где-нибудь на красивом озере они отдыхают, копят силы для нового полета. Мне было жаль моего одинокого друга. Я должен теперь охранять его от врагов.

Проснувшись утром раньше обычного, я вышел во двор. Меня окружили домашние гуси. Они нещадно шумели, требуя есть.

Я побежал проведать гостя.

Увидев меня, он нерешительно приподнялся, но опять опустился. Я заметил, что он немного поел и выпил воды. Я был рад этому, сменил ему воду, снова засыпал овса и проса.

Еще долго мой гость очень робко ел, но постепенно привык к своему положению, стал смелее, перестал бояться меня.

И действительно, только я был близок к нему, только я разделял его горе. Другие люди оставались безразличны к нему, им было все равно, ест он или нет, здоров или болен.

Я был доволен тем, что гусь привыкает ко мне.

Но вот однажды, после школьных каникул, случилось несчастье.

Вернувшись из школы, я увидел, что кто-то выгнал гуся из сарая, а гордый домашний гусак гоняется за ним и безжалостно бьет его. Бедняга мой не знал, куда скрыться. Я чуть не заплакал с досады, бросил книги, отогнал гусака и запер гуся.

После этого случая гусь долго не мог оправиться, был скучным, не вставал.

Вероятно, он опять почувствовал одиночество.

5

К началу зимы больное крыло дикого гуся зажило. Гусь мог поднимать его и класть себе на спину. Видимо, кость не была перебита, иначе она не могла бы срастись. Я был рад, что мой гусь поправляется и скоро сможет летать. Я знал, что он томится в сарае, и стал выпускать его в сад. В саду ему легче дышалось, он был спокойнее и часто смотрел в небо. Видимо, он вспомнил о своей свободе и не мог позабыть товарищей.

Когда выпал снег, я сделал гусю жилище в амбаре. Я часто навещал его, наливал ему теплой воды и насыпал овса и проса. Заслышав домашних гусей, он оживлялся: смело поднимал голову, хлопал большими крыльями и тоже кричал.

Но я постоянно чувствовал, что гусь мой скучает по прежним своим товарищам.

Прошла и зима. Солнце растопило снега, побежали ручьи, отогрелась земля, и в наши края стали вновь возвращаться птицы из теплых стран.

Однажды, проснувшись утром, я услышал, как кто-то сказал:

— Скворцы прилетели!

Посмотрев в окно, я увидел, что у дома, залитого утренним солнцем, на сучке у скворечника сидела пара черных скворцов. Они щебетали, топорщили крылышки, улетали, вновь возвращались и пели.

С каждым днем становилось теплее, растаял снег, широко и бурно разлились реки, и земля, до этого черная, покрылась светлою, нежною зеленью.

Над нашей деревней все время летели птицы на север.

Мой дикий приятель оживился. Он все время ходил, кричал веселее и громче и, казалось, ждал своих старых товарищей.

Однажды утром послышалось где-то высоко-высоко:

«Кыйгак… Кыйгак…»

Я, приложив ладони ко лбу, посмотрел в далекое ясное небо.

В нем, извиваясь, подобно шелковой ленте, летели на север дикие гуси.

Услышав крики товарищей, мой гусь ответил:

«Кыйгак… Кыйгак…»

Он встрепенулся, шумно захлопал крыльями, забегал взад и вперед. Никогда еще он не был так возбужден.

Я растерянно наблюдал за ним.

И вдруг возбуждение его возросло еще более.

Стая диких гусей летела прямо над нашей деревней.

Мой друг подпрыгнул несколько раз, взлетел и понесся за ними.

Изумленный, смотрел я вслед улетавшему гусю. Поднявшись в небо, он прокричал очень грустно:

«Кыйгак… Кыйгак…»

Это был последний привет его мне.

Он не мог жить в темном амбаре. Он слишком любил свободу. Прожив почти год без своих товарищей, он вновь возвратился к ним.

Иногда я скучаю о нем, о моем госте, проведшем со мной целую зиму. Он навсегда расстался со мною, но я не забуду его.

Кто знает, может, и он иногда вспоминает обо мне.