Дикий Имбирь

Я медленно подошла, собирая по пути обломки счет и обрывки книжных страниц. Мне хотелось поблагодарить ее, но я не знала, с чего начать.

— Кажется это твой рукав? — Дикий Имбирь подобрала кусок ткани, совпадающий по цвету с моей курткой, и протянула его мне. — Второй валяется в кустах.

Я кивнула в знак благодарности и протянула ей собранные страницы.

— Как тебя зовут? — спросила Дикий Имбирь, убирая листы в портфель.

— Клен.

— Понятно. Осенью становишься красной. — Она улыбнулась и принялась завязывать шнурки.

— Ты смеешься над моим именем?

— Нет, вовсе нет. — Дикий Имбирь отерла с губ кровь. — Мне нравится твое имя. Звучит очень по-пролетарски. Имя, достойное настоящего маоиста. Просто идеальное. Твои родители, должно быть, очень предусмотрительны… Ну ладно, а как это пишется?

— Иероглиф, обозначающий ветер, и слева — дерево.

— Ты совсем как твое имя. — Она стояла, отряхивая с себя пыль. — Сгибаешься под натиском внешней силы.

Что я могла ей ответить? Что она знала об Остром Перце! Я принялась чинить ее счеты.

— Но я же не сказала, что ты в этом виновата? — Она вкладывала вырванные страницы, пытаясь заново собрать свой учебник.

— Как бы то ни было, спасибо, что пришла мне на помощь.

— Не за что. — Как от резкой боли, Дикий Имбирь опустилась на колени.

— Ты и порядке?

— Со мной… все нормально.

— Мне очень жаль.

— Нет, не надо меня жалеть. Я ношу свои рамы как медали!

Что бы это значило?

— Тебе часто приходится драться?

— Из-за моей внешности меня никогда не оставляют в покое.

— А ты побеждаешь в драках?

— Да нет, я большей частью проигрывала. Однажды мне чуть зубы не выбили.

— Ты очень смелая.

— Я бы так не сказала.

— Ты… ты понимаешь, что выглядишь несколько необычно. Твой отец и вправду француз?

— Только наполовину. Мой дед был французом.

— А где находится Франция? Это империалистическая страна, вроде США?

— Понятия не имею. Я никогда не видела карту мира. Мама как-то сказала, что она где-то в Европе и что это очень красивая аграрная страна. Но как я могу верить своей матери?

— Так, значит, Острый Перец была права насчет твоей семьи?

— Ну, родителей же не выбирают, не так ли?

— Конечно нет.

Она по-старушечьи глубоко вздохнула.

— Мне очень жаль, Дикий Имбирь.

— Мама ошиблась. Она думала, что мой переход в другую школу сможет как-то помочь.

— Но на этот раз ты вступила в драку не ради себя.

— Поверь мне, это не имеет никакого значения. Рано или поздно моя внешность стала бы поводом для побоев или насмешек. Честно говоря, в моей прежней школе ребята были еще более жестоки. Они били меня ремнями с металлическими пряжками.

— Что же ты будешь делать?

— Не знаю. Я не могу их остановить. И покорность тут тоже не поможет, это я знаю наверняка.

Я вздохнула, подумав о своем собственном положении. Боль чувствовалась во всем теле.

— Ты принимаешь все это как заслуженное. — Дикий Имбирь направилась к воротам, а я пошла за ней следом. — Почему ты не борешься, Клен? Ты должна, по крайней мере, показать им, что не согласна с подобным обращением.

— А что толку? Я в любом случае обречена на поражение, я одна.

— Больше нет. — Дикий Имбирь подобрала ивовый прут и резко взмахнула им в воздухе.

Я взглянула на нее.

Согнув ветку, словно кнут, она с треском переломила ее.

Я почувствовала какое-то странное тепло, слезы невольно навернулись мне на глаза.

— Вот твои счеты, — с трудом произнесла я. — Острый Перец опять их сломает, если узнает, что ты связалась со мной.

— Или что ты со мной. — Она улыбнулась. — Где ты живешь?

— Дом 347 по улице Красного Сердца. А ты?

— Недалеко от тебя. Улица Сталина, переулок Чиа-Чиа.

— Кстати, мне нравится твое имя.

В ту ночь я впервые за долгое время почувствовала себя умиротворенно. В моей жизни начиналась светлая полоса. Отчаяние было уже не так велико. Дикий Имбирь заполнила все мои мысли. Я поведала маме о своей новой подруге, рассказала про ее бесстрашие. Я даже почти не обиделась, когда мама уснула. Она начала похрапывать, а я все продолжала говорить, мне нужно было самой слышать имя Дикий Имбирь и ее историю.

В конце лета ночи в Шанхае были сырые. Я слушала, как урчит у меня в животе. Мы были настолько бедны, что не могли позволить себе нормально питаться. Все мои родные спали на полу на бамбуковых циновках. Три сестры и трое братьев лежали, обняв друг друга. Даже во сне все они были вовлечены в борьбу. Боролись за пищу и место под солнцем. Палец ноги одного из моих братьев был во рту у сестры. Младший брат прижимался спиной к груди матери. Одна из сестер вскрикнула во сне: «Лук! Пучки зеленого лука!» — и скатилась со своей циновки, словно преследуя кого-то, кто отнял у нее этот лук. Старший брат, ворочаясь, протиснулся между ножкой стола и стулом. «Лук? Где лук?» — прошептал он, хватая меня за плечо.

Я не могла уснуть и встала, чтобы написать письмо отцу, который уже почти год находился в исправительно-трудовом лагере. Хотелось рассказать ему, что теперь мне легко идти в школу. Хотя я понимала, что побоев и нападок мне по-прежнему не миновать, мысль, что я теперь не одна, давала мне силы.

3