Дикий хмель

Луцкий сразу поднял голову от бумаг. Его, видимо, также смутила решимость в моем взгляде, если она, конечно, была. Во всяком случае, он суетливо поднялся, вышел из-за стола, И пошел мимо стульев ко мне навстречу.

— Здравствуйте, Миронова, — сказал он. — Где вы так загорели?

— В цехе, у конвейера, когда он простаивает.

— Простаивает конвейер? — помрачнел Луцкий. — Почему?

— Прочитайте и все поймете, — я отдала ему. Акт.

Указав мне пальцем на стул, Луцкий вернулся к столу за очками, которые лежали в коричневом, кожаном футляре. Подышав на стекла, протерев их носовым платком, Луцкий водрузил очки на нос и опустился в свое кресло.

Короткий акт он читал почему-то долго. Возможно, плохо разбирал мой почерк. Я и сама с большим трудом разбираюсь в нем, ибо писала сразу три буквы «а», «о», и «е» с одной закорючкой, напоминающей запятую. «И», «н», «к», «п» обозначала значком, похожим на обломанную головку спички, написание остальных букв алфавита трактовала вольно, в зависимости от настроения.

Прошло несколько минут, погруженных в прохладную тишину, пока Луцкий осилил акт, Он снял очки, устало заморгал глазами, спросил:

— Может, это случайное явление?

— Нет, система.

— Почему, же молчал Широкий?

— Вам лучше спросить его.

— Я спрашиваю вас. Вы председатель цехового комитета и член парткома фабрики.

— Ну и что? Я пришла к вам. Принесла акт, который Широкий отказался завизировать. Я пришла не с жалобой на кого-то, а с сигналом тревоги. Вам известно, и не только вам, что наша бригада взяла на себя обязательства повысить производительность труда за счет внедрения новой техники.

— Помню об этом, — кивнул Луцкий. — Похвальная инициатива.

— Помните? А лучше забыть. При таком снабжении исходным материалом из закройного цеха мы не в состоянии выполнить обязательства. Слишком много времени теряем на устранение чужого брака.

Луцкий вызвал секретаршу. На лице ее услужливость и преданность, как стрелки на часах.

— Начальников второго закройного и пятого пошивочного пригласите ко мне.

Когда секретарша закрыла за собой дверь, Луцкий сказал:

— Спасибо вам, Миронова. Мне хотелось бы, чтобы у нас с вами установился хороший деловой контакт. Полагаю, будет целесообразно, если по всем волнующим вас лично и ваш цех вопросам вы станете обращаться прямо ко мне.

— Не думаю, чтобы это было целесообразно.

— Вы несговорчивая женщина, — натянуто улыбнулся Луцкий. И кожа возле его ушей оттопырилась.

— Только порочные женщины сговорчивы, — ляпнула я.

Луцкий аж вздрогнул, словно это ему послышалось. Смущенно откашлялся... Да, все-таки надо говорить не все, что думаешь...

Я, кажется, покраснела. Не кажется, а точно. Мне стало душно, хотелось расстегнуть ворот халата.

Подвинув акт, Луцкий еще некоторое время смотрел на него, потом медленно, о чем-то думая, поднял глаза, обратился ко мне:

— Если не ошибаюсь, вы получили диплом инженера.

— Было такое событие.

— Почему же Широкий до сих пор держит вас за конвейером?

— Мне нужны деньги.

— Деньги нужны всем и всегда. Но ведь вы человек с высшим образованием.

— Какая разница. Важно любить свою работу. Тем более, заработки за конвейером хорошие. Пока это меня устраивает...

— Да, — сказал Луцкий, словно квакнул. Почесал затылок. — Я уверен, в недалеком будущем ставки инженерно-техническим работникам будут пересмотрены.

— А зачем? — возразила я. — Институты ломятся от желающих получить дипломы. К работе за конвейером у молодых тяга меньше.

— Вы улавливаете в этом противоречие?

— Да, но не только. Я считаю совершенно правильным стимулировать те профессии, в которых ощущается острая нехватка кадров. Если в столице не хватает водителей трамваев, пусть водитель получает вдвое больше, чем инженер.

Дверь приоткрылась. Словно птица, наклонив голову набок, в кабинет заглянул Широкий. Спросил вкрадчиво:

— Можно, Борис Борисович?

— Да, да, Георгий Зосимович, — жестом радушного хозяина пригласил Луцкий.

Широкий пошел от двери как-то очень странно, ступая с пятки на носок. И шаг получился семенящий, услужливый. В цехе он ходил совсем иначе. Может, ковер в кабинете директора и эти отделанные под дуб стены действовали на ноги Широкого, как ревматизм?

— Садитесь, — сказал Луцкий.

С облегчением, отодвинув от стола низкий, отделанный красным пластиком стул, Широкий не сел, а, казалось, упал на него.

— Здесь Наталья Алексеевна принесла...

— Знаю, знаю, Борис Борисович. Все верно. Все верно. Закройный цех режет нас без ножа. И народный контроль — это большая подмога...

Луцкий вначале кивнул, но потом вдруг сморщился. Стал шарить взглядом по столу, будто разыскивая что-то.

— Я хотел сказать, — поправился Широкий, — большая сила в решении важных производственных задач.

Но тут опять отворилась дверь, и вошел начальник второго закройного — худой, высокий парень с рыжей, как ржавая лопата, бородой.

Сказал:

— Привет!