— Мам, — отрезает Эверли, но Аннабель уже заложила семя и клянусь богом, кажется, она мне только что подмигнула.
Керриган закрывает руками мое ухо.
— Можно она пойдет с нами, пожалуйста?
Эверли краснеет, потому что впервые за все время Керриган не удается быть тихой.
Я целую дочь в щеку и улыбаюсь ее симпатичной учительнице танцев.
— Что скажете, мисс Эверли? У вас есть время для капкейков?
Она поджимает губы и на ее щеках появляются ямочки.
— Как я могу отказать? — Она бросает саркастическую ухмылку на свою мать, а затем снова переводит взгляд на меня. — Только пойду возьму свою сумку для танцев. Я сейчас вернусь.
Я смотрю, как она исчезает в коридоре, а затем поворачиваю голову назад, когда на мою руку ложится аккуратная ладонь.
— Вы ведь уже встречали мою дочь, мистер Уайлдер?
— Да, мы встретились однажды этим летом, — признаюсь я, немного нервничая, что она спросит больше.
— Ее не так-то просто узнать, но у нее самое большое сердце из всех моих детей.
Я думаю о тех немногих разговорах, которые мы с Эверли вели с июля и соглашаюсь с ее мамой. Определенно, это не самый легкий человек для знакомства. О большом сердце еще предстоит узнать, но я могу предположить, что это правда. А может, это просто потому, что я хочу так думать.
Эверли возвращается переодевшись в тренировочные штаны и сумкой перекинутой через плечо. Она целует маму в щеку.
— Во сколько сегодня ужин?
— Будь дома к шести.
Эверли кивает, потом смотрит на Керриган, а не на меня.
— Готова ли ты к лучшему капкейку, который когда-либо ела?
Керриган кивает головой вверх-вниз, ее беспорядочный пучок при этом бьет меня по лицу. Я опускаю ее на ноги и беру ее руку в свою, а затем следую за Эверли к выходу.
Десять минут спустя мы сидим за столиком в «Сладких искушениях» — пекарне, мимо которой я хожу уже много лет, но в которую никогда не заходил. Перед Керриган стоит горячий шоколад со взбитыми сливками размером с ее собственную голову, рядом — гигантское шоколадное печенье и розовый клубничный капкейк, увенчанный клубникой в шоколаде. Ее маленькие глазки горят, как на праздник Четвертого июля, когда она смотрит на гору сахара, пытаясь решить, с чего начать.
Когда позже сахарная лихорадка схлынет, придется столкнуться с последствиями, но я справлюсь с этим, когда это произойдет, потому что ее улыбка — это все в этот момент.
Словно почувствовав, что Керриган нужна помощь, Эверли проводит пальцем по такой же клубничной глазури, затем всасывает ее между губами и стонет.
Ебаные стоны… И мой член за две секунды превращается из полутвердого в полноценный стояк. Один этот гребаный звук — все, что нужно.
Прекрасно понимая, что она только что сделала, она одаривает меня ослепительной улыбкой, а затем обращает все свое внимание на Керриган, которая только что подражала действиям Эверли и теперь покрыла губы глазурью.
— Вкусно?
Моя малышка мгновенно улыбается, она кивает головой и снова проводит пальцем по десерту, а затем наконец берет капкейк и кусает его. Розовая глазурь покрывает ее губы, нос и щеки, и ей это нравится.
— Она очаровательна, Кросс.
Я возвращаю взгляд к богине, сидящей напротив меня.
— Спасибо.
— Наверное, мне все-таки стоило задать тебе несколько вопросов получше.
Эверли пробует еще одну порцию глазури и у меня возникает внезапное желание разукрасить этой глазурью все ее прекрасное тело.
— Наверное, да, — соглашаюсь я. — Знаешь, ты можешь задать их сейчас.
Эти аквамариновые глаза мерцают.
— Хорошо. Как насчет того, есть ли миссис Уайлдер, о которой я должна знать?
— Есть.
Я киваю и потягиваю кофе. Черт, это хорошо.
— Ты женат? — глаза Эверли вылетают из орбит, как я и думал.
— Нет, — качаю я головой. — Никогда не был женат. Миссис Уайлдер живет в Мэне с мистером Уайлдером. К ним мы приезжали летом, моя мама — единственная миссис Уайлдер. Она тоже довольно удивительная, — добавляю я, просто чтобы побыть мудаком.
Она качает головой в знак осознания, пряча улыбку облегчения, когда до нее доходит, что я имею в виду свою маму, а не жену. И вместо того, чтобы рассмеяться, как я ожидал, она еще раз проводит пальцем по глазури на кексе. Только на этот раз, вместо того чтобы поднести его ко рту, она наклоняется вперед и нападает, как змея, собирающаяся вымазать мое лицо глазурью.
Я ловлю ее запястье рукой и держу его в подвешенном состоянии над столом, затем наклоняюсь вперед и наблюдаю, как преображается ее прекрасное лицо, когда я слизываю глазурь с кончика ее пальца. По ее великолепной золотистой коже пробегает красивый розовый румянец, а на губах проскальзывает легкое «ох», прежде чем я убираю ее руку.
Все это занимает секунд двадцать, но время кажется чуждым понятием, когда речь идет об Эверли. Может быть, когда-нибудь я выясню, почему.
Она бросает взгляд на Керриган, чье восхищенное личико все еще покрыто глазурью. Печенье уже у нее в руке, а половина капкейка исчезла.
— Вам нравится, маленькая мисс?