Дикий лебедь и другие сказки

– Но даже ради этого нельзя выходить за изверга.

– Отец будет жить во дворце. И лечиться у королевского доктора. Он очень болен, мучная пыль забила ему легкие.

Неизвестно, кого из вас двоих сильнее удивляют твои слова:

– Раз так, обещай отдать мне своего первого ребенка.

Она ошеломленно хлопает глазами.

А ты, сказав «а», говори уж и «б».

– Дай мне воспитать твоего первенца. Я буду ему хорошим отцом, научу его волшебству, научу щедрости и умению прощать. Ты же понимаешь, что от короля-то ничего такого ждать не приходится?

– А если не отдам, – говорит она, – ты все про меня расскажешь?

Уф.

Ты не хочешь опускаться до шантажа. Напрасно она задала вопрос, на который ты не знаешь, как отвечать. Ты никогда никому ее не выдашь. Но при этом твердо уверен, что смог бы спасти еще даже не зачатого ребенка, над которым иначе станет измываться отец (недаром же говорят, что за детские обиды мужчины отыгрываются потом на собственных детях?) и который превратится в свое время в мстительного своенравного короля, устраивающего бессмысленные парады, громоздящего еще более безобразные башни и творящего еще бог весть какую дичь.

Мельникова дочь истолковывает твое молчание в том смысле, что да, если она не пообещает отдать тебе ребенка, ты пойдешь и донесешь на нее королю.

– Ладно, – говорит она. – Обещаю отдать тебе своего первого ребенка.

Ты еще можешь пойти на попятную. Сказать, что пошутил, что, мол, где это видано – отнимать у матери младенца.

Но вдруг с удивлением понимаешь, что тебе нравится эта капитуляция, беспомощная уступчивость со стороны той, что воплотила сейчас в себе всех женщин, от которых ты за многие-многие годы ни разу не добился ничего, даже любопытного взгляда.

Вот тебе и темная сторона любви.

Ты снова уходишь, не проронив ни слова. Но на сей раз молчать тебе велит не робость, а одержимость и стыд; ты хочешь, ты должен заполучить ее ребенка – и себя за это проклинаешь; ты не в силах помедлить, чтобы вдоволь упиться доставшейся тебе властью.

Во дворце сыграли свадьбу. Простая девушка, мельникова дочь в одночасье стала знаменитостью, теперь ее портрет украшал все на свете – от знамен до сувенирных кружек.

И выглядела она по-королевски. Сияющей белизне ее кожи и умному взгляду черных глаз позавидовала бы любая другая королева.

Через год, когда у королевы родился мальчик, ты отправился во дворец.

Да, разумеется, ты подумывал отступиться, но после ночей, прошедших за бессонными размышлениями о том, что ждет тебя впереди, сколь мучительнее будет впредь переживать привычные уже одиночество и безысходность (то один, то другой торговец пытались всучить тебе брелоки и медальоны с ее портретом, как если бы ты был как все, а не носил на груди под рубахой ее гранатовые бусы, а на пальце – ее серебряное колечко)…

Ты не можешь отступиться после того, как столько истязал себя за сковавшее по рукам и ногам уродство. До тех ночей за прялкой в подвале ни одна девушка не подпускала тебя достаточно близко, чтобы заметить твой ум, шарм и отзывчивость, чтобы понять, что ты мог бы быть и милым, и желанным – если б только не был…

Ни тетушка Фарфалия, ни древнейшие и почтеннейшие книги не дали тебе ни намека на способ карлику превратиться в статного красавца. Тетушка Фарфалия сообщила тебе чуть слышным, похожим скорее на хриплое дыхание голосом, что магия не всесильна, что из многовекового опыта достоверно известно: плоть подвластна недугам и тлену, но ни одному сколь угодно могущественному волшебнику не под силу привести ее в лучшие, нежели прежде, вид и состояние.

Ты отправляешься во дворец.

Получить высочайшую аудиенцию – дело нетрудное. По традиции – древней и столь прочно укоренившейся, что ни один король уже не дерзнет ее упразднить – каждую среду любой подданный имеет право явиться в тронный зал и подать прошение королевской чете.

В очереди ты не первый. Ты ждешь, пока полнотелая молодица жалуется на соседских ведьм: мол, из-за их шабашей ее, молодицы, козы вышагивают теперь на задних ногах, заходят в дом и совершенно по-хозяйски себя там ведут. Ты ждешь, пока какой-то старик высказывает возражения в связи с новым налогом на лиц, достигших восьмидесятилетнего возраста – с его помощью король накладывает руку на имущество, которое иначе должно было бы достаться наследникам.

Дожидаясь своей очереди, ты замечаешь, что королева тебя увидела.

Она будто создана, чтобы восседать на троне, и выглядит на нем в точности так, как изображают ее на плакатах, кружках и брелоках. Она тебя увидела, но даже бровью не повела. С привычным притворным вниманием она выслушивает женщину, чьи козы завели обыкновение усаживаться вместе со всей семьей за обеденный стол, внимает старику, не желающему при жизни расставаться с нажитым добром. Всем хорошо известно, что речи на королевских аудиенциях никому из просителей ни разу проку не принесли. И все равно люди приходят во дворец и хотят быть услышанными.