Дикий мир нашего тела. Хищники, паразиты и симбионты, которые сделали нас такими, какие мы есть

Представьте себе на мгновение, что все происходило так, как считает Бинфорд. Вы живете в маленькой общине, которая является частью большого племени, становящегося с каждым новым поколением все более и более многочисленным. Еды в окрестностях поселения становится все меньше, а насекомых-паразитов – все больше. В каждом доме обитает масса блох и вшей, не говоря уже о других насекомых. В былые времена поселение можно было просто перенести в другое место. Возможно, в некоторых местах (например, в тропиках) вы решились бы на переезд быстрее, но в конце концов, где бы вы ни жили, вы все равно перекочевали бы на новое место. Бесчисленные деревни в бассейне Амазонки перемещались с места на место, как стаи саранчи. В Амазонии блохам, вшам, летучим мышам и прочим подобным прелестям жизни в джунглях требуется пятнадцать лет, чтобы утвердиться и размножиться в человеческих жилищах. Наверное, поэтому первобытные охотники и собиратели, жившие как в Амазонии, так и в тропической Африке или Азии, каждые пятнадцать лет меняли место жительства. Но наступает момент, когда идти становится некуда. Лес со всех сторон уже занят. Итак, вы остаетесь – и погружаетесь в трагическую неизбежность. Среди населения распространяются патогенные бактерии и вызванные ими заболевания, а еды в лесах, гнездах и пещерах становится все меньше и меньше. Возможно, все это случается в неблагоприятный год, когда еды не хватает и в других поселениях. В такие годы людская смертность резко возрастает. Выжившие меланхолично раскачиваются в своих гамаках, голодные и покусанные блохами. В конечном итоге в живых остаются те, у кого есть хотя бы немного еды – в виде растущих возле дома растений. Это еще не домашние растения, но их можно окультурить. Люди ели то, что росло возле их крыльца, и, если могли, высаживали еще. Многие деревни вымерли целиком, но в вашей деревне прижились некоторые съедобные растения. Вы и еще несколько семей выжили благодаря первым урожаям – этим тлеющим уголькам человеческой культуры. Вы будете как зеницу ока беречь каждый стебелек и каждое семечко, как ваши предки берегли во мраке пещер огонь, зная, что из каждого семени вновь взойдет спасительное растение, как это бывало и прежде.

Бинфорд считает, что как минимум некоторые из наших предков в обеих Америках (так же как и во всем мире) обратились к земледелию от отчаяния. Он полагает, что, когда плотность населения сильно увеличилась, многие люди стали умирать от голода и истощения. Возможно, лишь очень немногим семействам удавалось вырастить что-то в приемлемом количестве и достаточно быстро для того, чтобы выжить. По мнению Бинфорда, переход к земледелию иногда или даже в большинстве случаев был жестом отчаяния. Из этого жеста родились общества, которые не изобрели земледелие, а были подчинены ему. Первые урожаи, скорее всего, были настолько скудны, что могли поддержать лишь немногих, да и то буквально на грани голодной смерти. Добывать пропитание с помощью земледелия было трудно и утомительно. Преимуществом пользовались те люди, чьи гены позволяли лучше переваривать и усваивать новую еду. Бинфорд думает, что культура первобытных людей и, возможно – это только предположение! – их гены совершили земледельческую революцию. Человеческие общины стали оседлыми, а питание людей резко ухудшилось. В земледелии Бинфорд видит проклятие человечества. К моменту изобретения письменности люди окончательно и бесповоротно приняли новый образ жизни. Если это так, то становятся понятны последствия, с которыми мы сталкиваемся в нашей современной жизни. Среди таких последствий и то, что урожай надо получать регулярно и с большими трудностями. Стабильность урожая позволила некоторым счастливчикам сильно размножиться, стать большими народами и густо заселить множество местностей. Но если когда-то их предки зависели от тысяч разных видов растений-симбионтов, то теперь люди стали зависеть всего от нескольких, а в некоторых местах – и от одного-единственного вида. Они (следовательно, и мы, как их потомки) стали тесно связаны не с производством еды вообще, а с определенными видами культурных растений. В бассейне Амазонки такими культурами стали арахис и маниока (Cassava manihot). Эта драма разыгрывалась множество раз по всему миру с разными растениями, но актеры и роли зловещего спектакля по Бинфорду оставались прежними.

Взгляды Бинфорда на сельское хозяйство как на возрождение после апокалипсиса годами подвергается ожесточенной критике со стороны других антропологов. Эти взгляды противоречат истории, которую мы давно и не без успеха себе рассказываем, истории о том, что мы являемся успешными новаторами и хозяевами своей судьбы. Со временем Бинфорд занялся другими вещами и задумался над другими проблемами. Сам он был уверен, что имел основания для выдвижения своей теории, но черепки глиняной посуды и выбеленные временем кости – недостаточное доказательство, и идеи Бинфорда так и остались нетронутой целиной.