Дикий цветок

Томас понимал, что счастливая семья много значит в жизни мужчины, определяя его заинтересованность в других делах. У его друзей было то, чего ему самому не хватало. Поженившись, он и Присцилла, живя под прессом неусыпного внимания со стороны окружающих, выказывали по отношению друг к другу несколько болезненное уважение. Теперь Томасу казалось, что с самого начала его жена скрывала за этим уважением стойкую неприязнь. Когда же он вывел Присциллу на чистую воду, супруга по-настоящему возненавидела его за то, что он узнал, на какие подлости она способна. Присцилла знала, что уже не сможет оправдаться перед ним, поэтому решила как можно хуже думать о нем. Когда дети покинули их дом, а Джессика отправилась в кругосветное плавание, Эми предложила хозяину подавать еду в маленькой столовой, но Томас отказался. Близость к этой женщине была бы нестерпима. Теперь они ели, сидя друг напротив друга за длинным столом. Ночью они спали на одной кровати, но как можно дальше друг от друга. Томасу хотелось спать раздельно, но он не решался отдать распоряжение, означающее окончательный разрыв с женой.

У четверых друзей вошло в привычку каждую среду обедать вместе в ресторане «Ферфакс». Томас ехал верхом со своей плантации и оставлял лошадь перед универмагом Дюмонов. Можно было бы проехать чуть дальше и остановиться перед отелем, но мужчина предпочитал зайти за Арманом и уже вместе пройти один квартал до места сбора. По крайней мере, таковым было оправдание, которое он сам себе придумал, желая видеть Жаклин Честейн.

За два года работы в универмаге женщина доказала свою незаменимость.

— Не знаю, что бы я без нее делал, — говорил Арман. — Она такая же творческая натура, как и Типпи.

Честность и чувство собственного достоинства, проявленные Жаклин, вскоре привели к тому, что покупательницы начали сомневаться в правдивости тех анонимных писем. На приеме в доме Дюмонов Томас слышал, как одна пожилая матрона превозносила умения «этой замечательной мастерицы, которую взял к себе на работу Арман», а потом объявила, что «кто бы ни писал эти клеветнические письма, порочащие честь миссис Честейн, его следует бичевать кнутом». При этом Томас всеми силами старался не смотреть в сторону Присциллы.

Сегодня вновь была среда. Томас вошел в освещенный роскошными люстрами зал розничной торговли. Его наметанный взгляд первым делом устремился в сторону прилавка, за которым продавали предметы женского туалета. Жаклин Честейн, завидев его, улыбнулась.

Обычно при встрече он, слегка приподняв шляпу, говорил:

«Добрый день, миссис Честейн! Как поживаете?»

«Просто замечательно, мистер Толивер, а вы?»

«Великолепно, миссис Честейн! Приятно вас видеть».

«Мне тоже».

И это все. Посторонние наблюдатели видели только то, что Томас немного задержался перед прилавком и перекинулся парой слов с Жаклин Честейн. Больше он ничего себе не позволял. Иногда, когда она обслуживала клиенток, Томас ограничивался лишь тем, что приподнимал шляпу и шел к лестнице, ведущей на второй этаж.

Вид этой женщины и звук ее голоса поднимали ему настроение на короткое время, прежде чем оно вновь портилось. По прошествии нескольких месяцев работы в универмаге, Жаклин переехала из квартиры над магазинчиком в тот домик поблизости от места работы, в котором до своего отъезда жила Типпи. Он был огорожен белым забором и окружен небольшим садиком в традиционном «сельском» стиле. Зная, что собственного экипажа у женщины нет, Томас был рад, что после работы ей не приходится идти домой далеко.

Сегодня в универмаге покупателей было немного. В ее отделе вообще никого не было. Жаклин стояла за украшенным зеркалами сверкающим прилавком, похожая на королеву в изгнании.

— Миссис Честейн… — начал Томас, но его голос дрогнул.

Нынче он пребывал в меланхолическом расположении духа. Утром на плантации Томас имел серьезный разговор с сыном. В последнее время Вернон ухаживал за красивой девушкой, дочерью владельца молочной фермы, с которым семья Толиверов была знакома долгие годы.

«Ты ее любишь?» — спросил Томас.

«Я… не знаю, папа. А что чувствуешь, когда любишь женщину?»

Томас не смог ему ответить. Такого жизненного опыта у него просто не было.

«Я могу сказать, что не является любовью», — наконец проговорил он.

И после этого он как мужчина с мужчиной поговорил с сыном, поведав ему историю женитьбы на Присцилле ради того, чтобы подарить Сомерсету наследника.

«Я думал, что мы полюбим друг друга, но ошибся», — завершил свое повествование Томас.

«Ты сожалеешь об этом?» — спросил Вернон.

Никакого удивления по поводу услышанного сын не выразил. Несмотря на то что родители старались не показывать этого при детях, те хорошо чувствовали, насколько охладились отношения между отцом и матерью.

«И эта жертва ради Сомерсета не оправдала себя?»