Сайлас попыхивал сигариллой, чувствуя себя неловко из-за того, что разговор происходит в присутствии Томаса. Было бы стыдно, если бы его сын узнал, что Сомерсет и господский дом появились на свет благодаря деньгам не отца, а деда. Томасу исполнилось девять лет, мальчик рос любознательным, смышленым и уже умел распознать, когда взрослые что-то от него скрывают.
— А что такое контракт? — спросил Томас, когда Карсон, упомянув о документе, вытащил бумагу из кармана сюртука.
— Подписанное соглашение, — ответил дед. — Мы его заключили с твоим отцом.
— А о чем вы договорились?
— Пусть лучше твой папа тебе расскажет, если захочет, — ответил Карсон, самодовольно улыбаясь Сайласу.
— Это наши с твоим дедом дела, Томас, — отрезал Сайлас. — Сходи-ка лучше к Джасперу. Посмотри на новорожденного жеребенка.
— К Джасперу! — воскликнул Карсон. — Джессика! Это ведь тот худой чернокожий парнишка, которого я отпустил с тобой?
— Да, папа, — сжав зубы, произнесла его дочь.
Она напряженно вслушивалась в обмен репликами между отцом и мужем. Сайлас не сомневался, что Джессика сердится, причем на них обоих.
— Я не знаю, что бы мы без него делали. Джасперу сейчас двадцать пять лет. Он женат и имеет уже нескольких детей. Одна из его дочерей — вообще прелесть. Ее зовут Петунией.
Карсон слегка приподнял бровь и взглянул на свою жену. Всем своим видом он как бы говорил: и в двадцать восемь лет она такая же, как и прежде. Одним взмахом сигары он пресек разговор о рабе и его потомстве.
— Пусть Томас останется, — вразрез с мнением зятя предложил Карсон. — Его бабушка и я слишком мало видим внука.
— Папа! Можно я останусь? — попросил Томас.
— Ступай к хлеву, сынок. Я скоро подойду, только поговорю немного с твоим дедушкой и бабушкой.
Сайлас окинул своего тестя взглядом, в котором читалось: «Будь я проклят, если позволю унижать себя на глазах у сына!»
Мужчина удивился, услышав, как Джессика произнесла:
— Я хочу, чтобы дом построили в городе рядом с Дюмонами и Уориками.
Потрясенный, Сайлас вынул сигариллу из уголка рта.
— Не в Сомерсете?
— Нет, я хочу дом в Хоубаткере, на Хьюстон-авеню, на той же улице, на которой живут наши друзья.
— Ну и чудненько! Поскольку плач'y я, дом будет построен там, где хочет моя дочь, — отрезал Карсон.
После этого пожилой мужчина сунул в рот кончик сигары, откинулся на спинку плетеного стула, сунул большие пальцы рук в карманы жилета и стал ждать, что же на это скажет его зять.
Игнорируя Карсона, Сайлас уставился на жену. После гибели Джошуа она потеряла часть своего внутреннего огня. Джессика и его сын были необычайно близки. Они оба сочувствовали униженным и угнетенным, любили животных и природу, обожали книги и учебу. Томас в большей мере прислушивался к песням и голосам земли. Мальчик был на седьмом небе от счастья, когда отец брал его с собой в поля.
В отличие от Джошуа, Томас не давал ни малейшего повода для беспокойства, в том смысле, что вполне осознавал свое место в обществе в качестве сына хозяина Сомерсета. По настоянию Джессики он играл с детьми рабов, но, в отличие от Джошуа, никогда не называл их своими друзьями. К числу его друзей относились сыновья Уориков, Дюмонов и Дэвисов. По мере того как Томас подрастал, Сайлас все четче видел, что он станет тем, кем никогда бы не смог стать его добродушный брат, — наследником рода Толиверов.
Вскоре после смерти Джошуа Сайласу на глаза попались бесценная палка-лошадка и куртка из оленьей кожи.
— Может, отдадим их Томасу в память о его брате? — предложил он жене.
— Нет, не надо. Томас только поиграет ими и забудет, когда они износятся и поломаются, — с горечью в голосе произнесла Джессика, глядя Сайласу прямо в глаза. — Я хочу сохранить их для себя в память о Джошуа.
Размышляя над нынешним заявлением супруги, Сайлас пришел к выводу, что Джессика желает жить подальше от плантации потому, что ей неприятно видеть, как заведенный мужем в Сомерсете порядок вещей все больше влияет на ход мыслей их сына. Быть может, Джессике неприятно жить в доме, где ей все напоминает о покойном Джошуа, в доме, где у нее случились выкидыши. Или… Взгляд Сайласа остановился на горке пепла, оставшегося от сожженного документа. Не исключено, что его жена больше не желает жить в окружении напоминаний о сделке, определившей ее судьбу.
— А ты что думаешь, Томас? — спросила Джессика. — Ты бы хотел жить в Хоубаткере рядом с Джереми Младшим, Стефаном, Арманом и Филиппом?
— Мне нравится здесь, — ответил сын.
— Да… разумеется, — пробормотала себе под нос Джессика.
Той ночью, прежде чем лечь в кровать подле жены, Сайлас поставил срезанную розу в стакан с водой и оставил его у плиты.