Дикий цветок

Томас, плотно сжав массивные толиверовские челюсти, уставился вдаль. Он хорошо вырос вверх и раздался в плечах. Теперь уже настоящий мужчина, а не юноша, но в памяти Сайласа он все еще оставался зеленым юнцом, простым, доверчивым и наивным, ничего не знающим о мире за пределами Сомерсета. И в этом отец также винил себя.

«Только себя ты должен благодарить за то, что Томас будет жить и умрет за плантацию, – говорила ему Джессика. – Разве не эту страсть ты хотел разжечь в сердце нашего сына?»

«Хотел, но не в урон всему остальному».

«Ему, как и тебе, придется на своем опыте узнать, что земля и выращивание хлопка – не единственное, что есть на свете».

Сайлас тоже умел «читать» мысли сына. Сейчас Томас воображал себе, как Сомерсет, его наследство, земля его отца, все, ради чего он живет, будет разрушено.

– И что же станет с домом? – спросил Томас.

К этому вопросу Сайлас был готов. Именно ради того, чтобы ответить на него, он и поехал вместе с сыном в это уединенное, способствующее раздумьям место. Если начнется война, Томас пойдет воевать. Он не воспользуется своим законным правом единственного сына в семье, не воспользуется богатством своего отца и не заплатит кому-нибудь, чтобы тот пошел на войну вместо него. Именно эта железная уверенность касательно сыновей не давала Сайласу, Джереми и Анри спать по ночам, заставляя подолгу работать в кабинетах для того, чтобы хоть чем-то отвлечься. А их жены в это время лежали без сна в своих постелях. На Сайласа иногда накатывали болезненные видения: сын в самой гуще сражения, где он уязвим для винтовочного выстрела или сабельного удара. Мужчина представлял себе, как Томас попадает в плен, как он там мучится и в конце концов умирает. Кусок не лез ему в горло. Лоб покрывался пóтом. Кровь стучала в висках. Сайлас замолкал на полуслове, когда представлял все беды, поджидающие его единственного сына на полях брани.

«Мы должны дать ему цель в жизни, нечто, ради чего Томас будет беречь себя, нечто помимо нас самих», – предложила мужу Джессика.

«И какую же именно цель?» – уставившись на жену глазами с явными признаками хронического недосыпания, спросил Сайлас.

«Ты должен уберечь любовь всей его жизни».

«Сомерсет?»

«Ты и сам понимаешь, что надо сделать, Сайлас».

«Да, Джессика, благодаря тебе – знаю».

И вот, приняв предложение, сделанное женой уже давным‑давно, Сайлас составил план спасения Сомерсета на тот случай, если исчезнет основная сила, питающая его соками жизни. Уверенность в том, что плантация ждет его возвращения, будет поддерживать Томаса. Сомерсет – его тихое пристанище. Видения великого будущего плантации очень сильно поддерживали самого Сайласа на его пути в Техас. Мечта о Сомерсете всегда была его путеводной звездой. Это видение придавало ему храбрости, но в то же время заставляло встречать опасности с осторожностью и терпением. Он никогда не уступал ужасу и отчаянию. Образ земли, которая ждет его, придавал смысла его борьбе и желанию выжить.

Именно эти чувства он хотел поселить в сердце Томаса. Сайлас не собирался потворствовать трусости, желанию оставаться в безопасности любой ценой, но он хотел, чтобы сын вел себя благоразумно, прислушивался к доводам рассудка, не рисковал глупо и необдуманно, уменьшая свои шансы вернуться в то место, которое любит. Перед лицом войны, когда паника, отчаяние или безрассудная храбрость часто берут верх, этого было явно недостаточно, но ничего большего предложить сыну Сайлас не мог. В конце концов ему придется вверить судьбу Томаса Всевышнему.

– Именно с этой целью я пригласил тебя сюда сегодня, Томас. Надо обсудить план спасения Сомерсета.

Спешившись, мужчины спрятались под тенью страдающего от засухи красного дуба. Они расселись на земле. Сайлас принялся объяснять.

Томас внимательно его выслушал, а затем задал вопрос:

– А по-другому нельзя?

Сайлас отрицательно покачал головой.

– Нельзя. Плантаторы Восточного Техаса поперхнутся, когда услышат о моем плане, но уверен, что все, кто захочет спасти хотя бы часть своего имущества, ему последуют.

– Да благословит Матерь Божья всех обездоленных, – произнес Томас.

Сайлас не сдержал легкого смешка.

– Аминь! Господь ведает, что если бы не твоя мама…

Глава 55

Тот случай с Иезекиилем стал поворотным пунктом в жизни Сайласа. Впервые плантатор увидел в чернокожем человеческое существо. Рабы стали для него людьми. Он старался разогнать непрошеные мысли, но некая сильная рука словно схватила его за подбородок и заставила смотреть на рабство уже другими глазами. Теперь Сайлас понимал, что, если не вдаваться в подробности, рабовладение представляет собою освященную законом экономическую систему, заставляющую одну социальную группу людей трудиться ради благосостояния другой без достойного вознаграждения за свой труд. Теперь Сайлас осознавал, что это несправедливо.

«Ладно, так-то оно так, – думал он, – но Сомерсет сгинет без рабского труда, а этого допустить нельзя. Ни за что».