Дикий цветок

— Бги скорй, посмотри… да убери ее, коли въ самомъ дл неладно… глухо отвтилъ старикъ, блдный какъ полотно, не отрываясь, однако, отъ работы; его громадный серпъ, который въ Россіи скоре сочли бы за кривую саблю какого-нибудь дикаго богатыря, чмъ за мирное орудіе жатвы, вдвое быстре засверкалъ въ воздух.

— А ты?… нершительно спросила старуха.

— Ты видишь: ячмень течетъ!… сказалъ онъ, и въ голос его задрожала такая неслыханная дотол струна, что сосдъ его по серпу — рослый, мрачный парень бобыль, кого вс въ деревн звали «сердитымъ Вассо», вздрогнулъ, отвернулся и долго пристально смотрлъ зачмъ-то на вершину ближней горы, шепча втихомолку крупныя слова — проклятіе собачьей бдности, такимъ тснымъ рабствомъ связавшей жизнь горца съ его ячменнымъ полемъ, что ни чувствовать, ни сожалть, ни страдать, ни плакать, — словомъ, быть человкомъ некогда. Потомъ снова взялся за серпъ, но прежде чмъ возвратиться къ работ, ласково потрепалъ дружескою рукой по спин, согбеннаго надъ снопомъ старика. Тотъ даже и не почувствовалъ. Молча, не глядя другъ на друга, не поднимая лицъ, быстро, ловко и споро длали жнецы свое дло, но, несмотря на жаркій полдень, на падавшемъ подъ ихъ ударами ячмен порой сверкали бриліантовыя капли, похожія па росу.

Въ деревн толпа ребятишекъ, разиня ротъ, издали смотрла на распростертую на земл Матико. Мать пришла, сла въ сторон и заголосила. Оръ вылъ.

Дикій цвтокъ увялъ и осыпался.

1907