Дикий убийца

Я потратил годы, обучаясь стольким боевым искусствам, каким только мог. Я хорош в этом виде боя, но этот человек более жилист, чем я, и это делает его трудным противником. Лезвие задевает мою руку, вновь открывая рану, нанесенную прошлой ночью, и я шиплю сквозь зубы, когда мне удается схватить его и опрокинуть на спину.

— Левин! — Елена выкрикивает мое имя, когда я вижу, как на нее надевают наручники и толкают на одно из сидений, в то время как двое других мужчин приближаются ко мне. — Левин, берегись!

Один из них швыряет в меня нож, и я едва успеваю увернуться, острие вонзается в проход в дюйме от моего лица. Я издаю сердитый рык, хватаю его и рывком приближаюсь к лежащему мужчине, вонзаю ему его в горло и снова выдергиваю, когда кровь забрызгивает меня и окружающие меня сиденья.

Один убит, осталось двое.

Схватка два к одному не всегда хороша, но в тесноте самолета она намного хуже. Одному из мужчин удается отбросить меня к стене, он надвигается на меня, как несущийся великан, и направляет нож мне в лицо. Я хватаю его за запястье как раз вовремя, благодарный только за то, что из-за его массы его другу трудно добраться до меня, пока мы боремся за контроль над ножом, как раз вовремя, чтобы другой подлетел к моему лицу и зарылся в сиденье в нескольких дюймах от меня.

— Разбей им гребаное окно, и мы все умрем, — рычу я, отталкивая мужчину назад, который почти навис надо мной, его защита сломана ножом, который чуть не попал и в него тоже. Я вонзаю руку ему в горло, ударяя ребром ладони по трахее, дважды замыкаю удар, прежде чем мне удается вырвать нож из его руки и полоснуть зазубренным лезвием поперек горла, посылая еще одну артериальную струю по плоскости, когда я поворачиваюсь лицом к последнему из троих мужчин.

— Может быть, попробуешь драться врукопашную, вместо того чтобы кидаться издалека, — шиплю я на него. — Как настоящий мужик.

И тут я взялся за него. Его нож попадает мне в бедро снаружи, вонзаясь и почти погружаясь достаточно глубоко, чтобы нанести реальный ущерб, но я бью его по тыльной стороне ладони своим, заставляя его с визгом отскочить назад. Я выдергиваю его нож из своей ноги, теперь по одному в каждой руке, и надвигаюсь на него, чувствуя себя особенно безжалостно, когда слышу приглушенный всхлип Елены из задней части самолета.

— Я ни в том гребаном настроении, — рычу я, выбрасывая ногу и подставляя мужчине подножку, отбрасывая его на ряд сидений. — Итак, скажи мне, что, черт возьми, происходит, и мы решим, умрешь ты медленно или быстро.

— Это не имеет значения, — насмехается он надо мной. — Ты можешь убить меня, но это ничего не изменит. Вы в заднице. Вы оба.

— Я, блядь, не люблю загадки. — Я врезаю коленом ему по яйцам, пригвождая его к сиденью, и приставляю лезвие ножа к его горлу сбоку. — Сегодня у меня хорошо получается вскрывать глотки, сынок. Это нелегко сделать. Требуется острое лезвие, которого у вас, ребята, похоже, предостаточно. Как будто ты знал, как хочешь умереть.

— Ты гребаный идиот, — шипит мужчина. — Никогда даже не задумывался о том, что, возможно, Диего добрался до вашего пилота первым. Что, возможно, он заплатил ему больше. Что, может быть, ты никогда и не собирался в гребаный Бостон.

Одно лезвие все еще прижато к его горлу, я протягиваю другую руку, прижимая второй нож к его паху.

— Начинай, блядь, говорить. Куда направляется самолет?

Мужчина колеблется еще секунду, прежде чем я нажимаю сильнее, и его лицо становится белым как мел.

— Южная Америка, — произносит он внезапно сдавленным от страха голосом. — У Диего там есть для нее покупатель. Тот, кто позаботится о том, чтобы она пожалела о том дне, когда ее папочка перешел дорогу картелю Гонсалеса. Самолет летит именно туда. И вы не можете остановить его сейчас. Когда он приземлится, там будет достаточно людей с оружием, чтобы убедиться, что вы мертвы настолько, насколько это возможно. И она больше никогда никуда не сбежит.

Последние слова заканчиваются бульканьем, когда я вонзаю лезвие ему в шею, горячие брызги крови покрывают мои руки, когда я вонзаю его в него, желая, чтобы он это почувствовал. Я хочу причинить ему боль, потому что это единственный выход, который у меня сейчас есть для ярости, которая, кажется, доводит мою кровь до кипения.

Манжеты Елены пластиковые, типа застежек-молний. Я освобождаю ее руки, осторожно, медленно разрезая их, и она морщится, когда они отпадают, глядя на меня с маленькой испуганной улыбкой на лице.

— Теперь тебе нужно привести себя в порядок, — шепчет она.

— Елена — я не уверен, что ей сказать. Мне нужно попасть в эту кабину, и я почти уверен, что она будет заперта. Мы по-прежнему в опасности, в большей опасности, чем когда-либо, и я не знаю, как сообщить ей об этом.

— Я слышала их, — шепчет она. Ее глаза круглые и испуганные, но голос лишь слегка дрожит, подбородок вздергивается, когда она смотрит на меня. — Я доверяю тебе. Мы будем в безопасности, не так ли?

Я не знаю, что ей сказать. Я не уверен, что у нас все получится, что я смогу это исправить.

Но я должен попробовать.