Дикий Урман

Облачившись в ставшую короче медвежью шкуру, Росин потихоньку вытолкал в дверь долбленку и аккуратно поставил ее вдоль стены на подкладни.

– Смотри-ка, у нас теперь хоть танцуй, сколько места!… Как там у тебя, скоро?

Федор зачерпнул ложкой несколько кусочков кожи, подул на них, потрогал пальцем.

– Нет, должно быть, не скоро.

– Схожу тогда снег измерю.

А когда вернулся, на столе уже ждал его горшок со студнеобразной едой.

– Как, Федор, пробовал?

Не раздеваясь, Росин зачерпнул ложкой.

– Ты, смотри, и правда, еда как настоящая. Куда там «березовой каше»! А главное, знаешь, что в тебе какие-то калории будут.

Льдина в окне уже потемнела.

Федор полез на нары.

Росин подошел к столу, поджег вставленную в расщеп кола лучину, сел и начал аккуратно переписывать свои записи… Лучина догорела до конца, свет начал меркнуть. Росин оторвался от записей, взял из пучка новую лучину, вставил в расщеп, поджег и снова принялся писать. На руки, на исписанную бересту медленно опускались плавающие в воздухе черные ворсинки копоти. Росин сдувал их и писал дальше.

Но вот он отложил костяную палочку, выпрямился.

«Черт возьми, а ведь где-то есть кино! Сиди смотри, наслаждайся! И никаких забот… А потом, - размечтался Росин, - прийти домой. Взять книжечку, сесть или даже лечь и читать… И лучину жечь не надо… Можно позавидовать городским жителям. А ведь раньше никогда не завидовал. Разве только москвичам, которые в любое время в Ленинскую пойти могут».

Росин пошевелил пальцами, разминая их, взял костяную палочку и опять принялся писать.

«Его уже за живого не считают, а он все пишет, пишет», - глядя на Росина, думал Федор.

Время вечерних занятий определялось запасом лучины. Сегодня она сгорела раньше, чем захотелось спать. Росин перебрался к чувалу, положил бересту на колени и снова принялся водить по ней костяной палочкой. Но береста на коленях скручивалась, да и свету было мало.

«Быстрее бы утро, что ли», - подумал он и с неохотой полез на нары.

На другой день Росин встал с нар, покачнулся и упал на пол. Федор подскочил, поднял его, помог опять лечь на нары.

– Ты что это, Вадя?

– Не знаю, Федор, что-то голова закружилась. И надо же, упал. - Росин виновато улыбнулся.

Федор ушел проверять ловушки и не возвращался. Не дождавшись его, Росин съел положенную на день микроскопическую порцию…

Только под вечер приплелся Федор. Скинул медвежью шкуру, проглотил приготовленный Росиным крохотный кусочек мяса и сел к чувалу.

«Он тоже скоро не сможет добираться до ловушек, - подумал Росин, глядя на его посеревшее, заросшее бородой лицо. - Его бы сейчас и Наталья не узнала. Щеки впали, глаза провалились, волосы стали матовыми и выпадают целыми клочьями».

Посидев немного, Федор отрезал от шкуры узкий ремень и не торопясь принялся срезать с него шерсть, чтобы из кожи опять приготовить клейкую студенистую массу.

«А в Москве сейчас уже, наверно, продают мимозу, - подумал Росин. - Телеграммы бы послать к 8 Марта».

С каждым днем когда-то большая шкура становилась меньше и меньше. Теперь и этой клейкой массы не вдоволь: всю шкуру сварить нельзя, она нужна еще как одежда.

Росин перестал вставать с нар. В ушах появился какой-то звон, то и дело мутнело в глазах. Голод медленно делал свое дело. Давно уже началась атрофия мышц: руки и ноги стали страшно тонкими. Казалось, стукни нечаянно о край нар - и сломаешь.

Федор тоже не намного лучше. Часами он неподвижно лежал на нарах и молчал.

– Удивительно устроена память человека, - тихо, как будто в полузабытьи, заговорил Росин. - Я вот прошлые экспедиции вспоминаю. Сколько ведь всего было: и мо роз, и ливни, и тонули, и горели, и голодали тоже, - а сейчас из всего этого только что-нибудь веселое вспоминается. Зато все хорошее как на ладони. Горная Шория… Говорят, не хуже Швейцарии. Сейчас только и помню этот яркий осенний лес по склонам… А то, что со скалы там сорвался, уж как-то вроде и забылось… Вот так же, наверное, и после этих приключений будет. Вернемся домой, отдохнем, и все забудется: и голод этот, и тоска, и холод. Неужели так будет? А, Федор?

Федор не ответил.

«Какое же сегодня число? - думал Росин. - Я уже сколько-то дней ничего не зачеркивал в календаре. И не помню сколько, совсем пропадает память… Вот так вот, наверное, и приходит смерть… Почему-то совсем не страшно… Федор что-то говорит. Что он говорит? Никак не могу осмыслить… А, понял, очень много снега, весной будет наводнение… Кого затопит? Ничего не пойму. О какой избушке он говорит, о каком озере? Не хочется думать. Лучше лежать, ни о чем не думая».

Стены, чувал, Федор - все начало кружиться, он что-то говорил, но сам не понимал себя.

Федор повернулся на нарах. «Что это с Вадей? Куда он встает?»

Росин, не одеваясь, без шкуры и босиком, подошел к двери, открыл и вышел из избушки.

«Неужто умом тронулся?» - испугался Федор и торопливо слез с нар.

Росин стоял босиком на снегу и смотрел пустыми глазами на озеро.

– Ты что это?

– Мы где, Федор?

– Как это где?! Ступай быстрее в избушку! Почто вышел?

– Не знаю. Что-то, Федор, с головой творится, кружится все как во сне.

– Поди ляг на нары.