Адвокатская контора «Форман, Эссербен, Гудхью Ратти» размещалась в автомобильном гараже 1973 года, приспособленном для использования людьми. Многие старые здания Нижнего города в Портленде были того же происхождения. Некогда большую часть Нижнего города занимали стоянки автомобилей.
Вначале это были просто участки, расчерченные полосами, но по мере роста населения росли и они. Давным-давно в Портленде изобрели многоэтажные гаражи с лифтами, и прежде чем частные автомобили задохнулись в собственных выхлопах, появились пятнадцати и двадцатиэтажные гаражи. Но все они были разрушены в восьмидесятые годы, чтобы расчистить место для высотных зданий. Некоторые были преобразованы. Это здание номер двести девять на Юго-Западной Вервсайд, все еще неуловимо пахло бензином.
Его цементный пол носил на себе следы бесчисленных автомобилей, отпечатки шин автомобильных динозавров, некогда обитавших в его гулких залах, Полы всюду были слегка наклонены, в соответствии с общей конструкцией здания. В конторе «Форман, Эссербен, Гудхью Ратти» никогда нельзя было быть уверенным, что ты занимаешь строго вертикальное положение.
Мисс Лилач сидела за стеллажом с книгофильмами, отделявшим ее половину кабинета от половины мистера Пирла, и думала о себе, как о черной вдове.
Вот она сидит, жестокая, сияющая и ядовитая: ждет.
И жертва приходит.
— Ну, я думаю, тут дело такое, — говорит он, — вроде вторжения в частную жизнь. Но я не уверен. Поэтому мне нужен совет.
— Рассказывайте, — говорит мисс Лилач.
Жертва не может рассказывать, ее голос замолк.
— Вы под добровольным терапевтическим лечением, — говорит мисс Лилач.
Она рассматривает переданную ей мистером Эссербеном записку.
— За нарушение федеральных распоряжений относительно распределения лекарств в автоматических аптеках.
— Да, если бы я не согласился на ДТЛ, меня бы преследовали судебным порядком.
— Такова суть, — сухо говорит адвокат.
Этот человек кажется ей если не слабоумным, то до удивления простым. Она прочищает горло.
Он тоже прочищает горло, Обезьяна видит и обезьяна делает.
Постепенно, с большим количеством отступлений и запинок, он объясняет, что подвергается лечению, которое состоит в гипнотическом внушении сна. Он считает, что врач, внушая ему определенное содержание сновидений, нарушает права личности, определенные новой федеральной Конституцией 1984 года.
— Что ж, аналогичный случай рассматривался в прошлом году в Аризоне, — говорит на это мисс Лилач. — Человек под ДТЛ пытался обвинить своего врача во внушении ему гомосексуальных тенденций. Конечно, врач использовал стандартную технику, а истец был ужасным человеком: его арестовали за попытки склонения к сожительству двенадцатилетнего мальчика среди бела дня, прямо в парке Феникс. Он проходил лечение в Техакане. Я хочу сказать, что вы должны быть осторожны в предъявлении таких обвинений. Большинство врачей на правительственной службе — очень осторожные люди. Если бы вы могли предоставить какое-нибудь реальное доказательство… Простые подозрения ничего не дадут. Они могут привести вас к обязательному лечению в лечебнице для душевнобольных в Линктоне или даже в тюрьме.
— Может быть мне дадут другого врача?
— Гм. На это нужна особая причина. Медицинская школа направила вас к этому Хаберу. Там хорошие специалисты, вы знаете. И если вы обратитесь с жалобой на этого Хабера, то скорее всего, вас выслушает представитель Медицинской школы и направившей вас к Хаберу. Возможно, это будет тот самый человек. Без доказательств он поверит скорее не пациенту, а доктору. Но в таком случае…
— Душевная болезнь, — печально сказал клиент.
— Точно.
Некоторое время он молчал. Наконец, он поднял на нее глаза, чистые и ясные. Он улыбнулся и без гнева и надежды в голосе сказал:
— Большое спасибо, мисс Лилач. Жаль, что я отнял у вас время.
— Подождите, — сказала она.
Возможно он и простак, но явно не сумасшедший. Он даже не выглядит невротиком. Просто — человек в отчаянии.
— Не нужно сдаваться так легко. Я не говорю, что у вас нет причины. Вы утверждаете, что хотите избавиться от наркотиков, а доктор Хабер дает вам большие дозы фенобарбитала, больше, чем вы принимали сами. Возможно, мы организуем расследование. Хотя я очень в этом сомневаюсь. Но защита прав человека — моя специальность, и я хочу убедиться, что они здесь не нарушены. Вы ведь еще не объяснили мне ваш случай. Что делает доктор?
— Если я расскажу вам, — с печальной объективностью сказал клиент, — вы решите, что я спятил.
— Откуда вы знаете?