Дикий волк

Хитзер выключила его. Джордж не пошевелился, рот его приоткрылся, а глаза оставались закрытыми. Забавно. Они оба уснули, слушая музыку. Она пошла на кухню готовить обед.

Свиная печень. Печень питательна. Лучшего не получишь на мясные карточки.

Она получила ее вчера. Что ж, нарезать потоньше, поджарить с соленым салом и луком.

Она достаточно голодна, чтобы есть свиную печень, а Джордж не привередлив.

Он ест все, что она приготовит. У него хороший характер.

Расставляя посуду, чистя картошку и капусту, она время от времени останавливалась. Она себя странно чувствовала, это конечно, от марихуаны. Уснуть прямо на полу!

Вошел Джордж, небритый, грязный. Он посмотрел на нее. Она сказал:

— Ну, с добрым утром!

Он продолжал смотреть на нее и улыбался широкой радостной улыбкой. Никогда в жизни она не получала такого комплимента. Ее смущала эта радость, которую она сама вызвала.

— Дорогая жена, — сказал он.

Он взял ее за руки, рассмотрел руки, ладони и тыльную их сторону, и прижал их к своему лицу.

— Ты должна быть коричневой, — сказал он.

Она, к своему отчаянию, увидела слезы на его глазах. Всего на мгновение она поняла, что происходит, она не помнила, что была коричневой. Она вспомнила ночную тишину на даче, урчание ручья и многое другое — все мгновенно. Но Джордж требовал внимания. Она держала его, как он ее.

— Ты устал, — сказала она, — расстроился и уснул прямо на полу. Это все проклятый Хабер. Не ходи больше к нему, просто не ходи. Пусть вызывают в суд. Ты не можешь больше ходить к нему, он тебя губит.

— Никто не может меня погубить, — сказал он.

Он слегка рассмеялся. Его глубокий смех напоминал рыдание.

— Не может, пока мне помогают друзья. Я пойду к нему, но ненадолго. Меня это больше не беспокоит. И ты не тревожься.

Они обнимали друг друга, сливаясь в совершенное единство, а печень с луком шипели на сковороде.

— Я тоже уснула, разбирая каракули старого Ратти, — сказал она ему. — Ты купил хорошую пластинку. Я очень любила «Битлз», когда была ребенком. Жаль, что правительственные станции больше их не передают.

— Это подарок, — сказал Джордж.

Печень подпрыгнула, и Хитзер вынуждена была оторваться от разговора и заняться едой. За обедом Джордж все время следил за ней. Она тоже смотрела на него. Уже семь месяцев, как они поженились. Ни о чем важном они не разговаривали. Они вымыли посуду и легли.

Они любили друг друга. Любовь нужно выращивать все — время, как хлеб, заново. Потом они лежали в объятиях друг друга, засыпая. Во сне Хитзер слышала журчание ручья и пение неродившихся детей.

Джордж во сне видел глубины открытого моря.

Хитзер была секретарем в старой бесполезной конторе «Понтер и Ратти». На следующий день, уйдя с работы в четыре тридцать, в пятницу, она не поехала на троллейбусе домой, а поднялась на фуникулере в парк Вашингтона. Ока сказала Джорджу, что встретит его в ХУРАДе. Его сеанс должен был начаться в пять. Они вместе поедут в Нижний город, и может быть, пообедают в каком-нибудь ресторане.

— Все будет в порядке, — сказал он, поняв ее беспокойство.

Она ответила:

— Я знаю. Мне хочется пообедать вместе с тобой. Я сэкономила несколько монет. Мы еще не были в «Наса Боливиана».

Она резко подошла к башне ХУРАДа и ждала на широких мраморных ступенях Он приехал на следующей машине. Хитзер видела, как он вышел вместе с остальными. Невысокий, аккуратный человек, вполне уверенный в себе, с дружелюбным выражением лица, как большинство людей, работающих за письменным столом. Когда он увидел ее, его светлые глаза стали еще светлее. Он улыбнулся все той же улыбкой неудержимой радости. Она отчетливо видела, что отчаянно любит Джорджа. Если Хабер снова причинит ему боль она разорвет его на куски. Ярость обычно была чужда ей но не тогда, когда дело касалось Джорджа.

И вообще сегодня все было как-то иначе.

Она чувствовала себя тверже, храбрее.

Дважды за работой она вслух сказал «сволочь» и заставила покраснеть старого мистера Ратти. Она никогда раньше так не говорила и не собиралась в будущем, но тут как будто прорвалась какая-то старая привычка.

— Хелло, Джордж, — сказала она.

— Хелло, — ответил он.

Он взял ее за руки.

— Ты прекрасна.

Как можно считать его больным? Ладно, у него бывают странные сны, но это лучше, чем питать злобу и ненависть, как добрая четверть всех ее знакомых.

— Уже пять, — сказала она. — Я подожду внизу. Если пойдет дождь, я зайду в вестибюль. Тут как в могиле Наполеона, все мраморное… ну и прочее. Но красиво. Слышно, как ревут львы в зоопарке.

— Пошли со мной, — сказал он. — Уже идет дождь.

И действительно бесконечный теплый весенний дождик — лед Антарктиды, падавший на головы тех, кто ответственен за его таяние.

— У него хорошая комната ожидания. Ты там будешь, вероятно, со множеством шишек и тремя-четырьмя главами государств. Все ходят на цыпочках перед директором ХУРАДа. А я каждый раз должен проходить мимо них. Любимый псих доктора Хабера, его пациент-талисман.

Он провел ее через большой вестибюль под куполом Пантеона на движущиеся дорожки, на невероятный, бесконечный спиральный лифт ХУРАДа.