Диккенс

Мне известны, если я не ошибаюсь, все опубликованные материалы о личной драме Диккенса, но я не считал нужным останавливаться на ней подробно.

Этих материалов слишком недостаточно. Для заполнения пробелов пришлось бы прибегать к вымыслу, описывая участие тех лиц, имена которых Диккенс не хотел в свое время называть и о которых — кроме их имен — мы ровно ничего и теперь не знаем. Поэтому, если бы я решился выяснить источник пережитого Диккенсом душевного потрясения, такой анализ можно было бы расценить не только как отсутствие такта, но и осудить как бессмысленную попытку измышлять обстоятельства драмы и образы ее участников. А без анализа душевного состояния Диккенса опубликование некоторых документов повлекло бы за собой искажение читательского восприятия этой сложной темы.

Я вынужден был также дать самую скупую характеристику миссис Диккенс. Нельзя не согласиться со Стивеном Ликоком, лет десять назад удивлявшимся, сколь мало материалов о жене Диккенса можно найти в необозримой Dickensiana. За последние десять лет, насколько мне известно, новых материалов о миссис Диккенс не обнаружено.

В книге я считал необходимым уделить немало места вопросам о «превращении» репортера Диккенса в писателя и о насыщении его творчества фактами житейского опыта. Это поможет читателю почувствовать огромное реалистическое его мастерство, которое приходилось не по вкусу многим, переделывающим Диккенса в сказочника и романтика.

Мне казалось также, что в книге надлежало отвести место изложению сюжетов основных произведений Диккенса. Сюжеты Диккенса, обнаруживающие его замечательный дар, который он называл «изобретательностью», несмотря на его готовность идти в финалах навстречу традиционным в его эпоху читательским вкусам, всегда выражали тенденции, характерные для его мировоззрения. Изложение сюжетов должно помочь читателю в раскрытии общественного лица Диккенса.

Читатель проследит также путь, каким шло развитие его миросозерцания. Читатель увидит, что программа чартистов не нашла в Диккенсе сторонника, но он увидит также, что в творчестве Диккенса нашли свое отражение демократические идеи его эпохи. Наш Белинский, сражаясь за передовую идейность современной ему русской литературы, не случайно упоминал о романах Диккенса, «которые так глубоко проникнуты задушевными симпатиями нашего времени».

Белинский писал это в 1847 году, еще до той поры, когда Диккенс приступил к «Дэвиду Копперфильду», и фраза «задушевные симпатии нашего времени» надежно защищала от цензуры его мысль, хорошо понятную современникам.

Книга о Диккенсе отводит замечательному художнику-реалисту место в ряду передовых людей его эпохи, и читатель этой книги должен, я надеюсь, почувствовать неустанное творческое горение великого писателя.

Часть первая. РОСТ

1. Городок на Медуэй

Еще во времена королевы Елизаветы лорды адмиралтейства избрали этот маленький городок для постройки обширных доков. Городок лежал милях в тридцати к юго-западу от Лондона, на речке Медуэй, впадающей в широкое устье Темзы. От городка Четема рукой подать до этого устья, и скоро он превратился в одну из главных баз для строительства военно-морского флота. Возвели укрепленные форты около городка, чтобы защитить военные доки от возможных налетов вражеских кораблей. Увы, эти форты не смогли помешать лихому голландскому адмиралу де Рюйтеру ворваться со своими кораблями в устье Темзы и осыпать чугунными ядрами из кулеврин защищавшие городок форты и потопить несколько военных кораблей, а заодно и вызвать панику в городке.

Было это за полтораста с лишком лет до того погожего летнего вечера, когда четемская главная улица — Хай-стрит, тянувшаяся мили на полторы вдоль реки, мирно и спокойно наслаждалась полной безопасностью от лихих адмиральских налетов. И в самом деле: если когда-нибудь в отчаянную голову какого-нибудь адмирала и придет наглая мысль вновь обрушить огонь батарей на Четем, разве на этот раз новые линии фортов не дадут должного отпора и не посрамят слишком самоуверенного врага?

Впрочем, эти опасения налета решительно лишены малейших оснований. Англия и четемские жители — в полной безопасности. Пять лет назад герцог Веллингтон сокрушил мощь тирана и деспота Бонапарта, сам деспот водворен на каком-то маленьком островке, затерявшемся в безбрежном океане, и вторично ему уже оттуда не удрать, как он удрал с другого острова, за три месяца до своего окончательного разгрома победоносным герцогом. Теперь его стерегут крепко, и Англия и четемские жители могут спокойно наслаждаться мирной своей жизнью.

И они наслаждаются, по крайней мере четемцы, высыпавшие в этот мягкий июньский вечер на Хай-стрит.

Еще совсем светло, летом темнеет поздно. На Хай-стрит около ратуши, воздевающей над четемцами часы, людно. «Почти как на лондонском Стрэнде», — хвастают четемцы, когда они описывают родной свой город какому-нибудь заезжему путешественнику. Конечно, это преувеличение от патриотизма; Хай-стрит очень далеко до Стрэнда, но в этот вечер в самом деле около ратуши оживленно.