Дикки-Король

Роже больше не мог выдавить из себя ни звука. Ярость и отчаяние душили его.

— Гарсон, коньяк, — попросил Алекс.

Он глубоко вздохнул. В отличие от того, что думал Роже, эта расправа не доставляла ему удовольствия. Все точно так же, как при увольнении Дейва. Он делал то, что было нужно. Алекс видел, что противник его больше не сопротивляется и одержана полная победа. И тут к нему снова вернулась пошлость вместе с той трезвой добротой, которая составляла суть характера Алекса:

— Давай выпей! Выпей коньяка! Легче станет… Веселого, конечно, мало в том, что ты натворил. Но в таких делах дюраль ни при чем…

В общем, кроме отца Поля, были довольны все. Гордые, взволнованные фанаты, охотно допускающие, что их «идол» представляет собой одновременно и Карузо, и святого Франциска, «дети счастья», ставящие себе в заслугу это «чудо». Алекс, чувствующий, что обрел свой имидж, свои новые ценности, надежду освободиться от «Матадора» и мсье Вери, целый день висевший на телефоне, названивая в Лондон, Лос-Анджелес и Токио; он прожужжал собеседникам уши своим «открытием» и считал «чудо» самой естественной и, разумеется, самой заслуженной вещью на свете. Непроницаемый Дикки не выходил из своей комнаты.

Отец Поль был недоволен. Он даже впервые не на шутку встревожился. Когда происходит чудо — неважно, верят люди в него или нет, — значит, каждый желает его, нуждается в нем. Он полагал, что хотя бы некоторых «детей счастья» развил до такой степени, когда им больше «чудо» не понадобится. Но вот Никола твердит: «Все-таки это удивительно…», Роза напускает на себя выражение некоего оскорбленного недоумения, а крайне возбужденный Фитц, этот безобидный идиот, повсюду повторяет: «У него — дар! Ему не надо учиться, у него — дар!» «Дар!» Ты в течение двух лет заставляешь парня заниматься медитацией, анализируешь, очаровываешь, наставляешь — и все для того, чтобы через два года он толковал тебе о «даре», словно десятилетний мальчишка, впервые прочитавший книжку комиксов. Вечно мы обманываемся в надеждах на мудрость человеческую!

Хор с какой-то экзальтацией репетировал «Аннелизе» и «Проблему рая». Робер и Рене афишировали наигранное всепонимание, которое плохо скрывало их растущую радость. Они, мол, всегда знали, что произойдет нечто УДИВИТЕЛЬНОЕ. Франсуа, Мари-Жанна, весь маленький клан скептиков строго придерживались дисциплины, ежесекундно подвергавшейся опасности: «дети счастья» почти перестали есть, работали или слишком усердно, или спустя рукава — они ждали. Но даже те из них, кто презрительно говорил: «Интересно, в чем тут секрет?» — втайне придерживались мнения, что «чудом» дело не кончится.

Теперь речь шла отнюдь не о спокойном и расчетливом использовании прославленного певца! Отец Поль чувствовал, что вокруг него зарождается какое-то неконтролируемое движение, оно развивается с каждым днем все быстрее, и его необходимо было сдержать. Но каким образом?

Это было проделано быстро и четко. Высокий, смазливый, симпатичный на вид парень, похожий на Джо, но поплотнее, и всем своим обликом более напоминающий комедийного бандита (он был при галстуке и в до блеска начищенных ботинках), приехал на машине, припарковал ее у самого замка, вошел во двор, прошел прямо к северному крылу и встретил графа на середине лестницы. Улыбаясь, он толкал графа до второго этажа, вынуждая того, спотыкаясь, пятиться задом по ступенькам.

— Мсье Хольманну не нравится все это! — втолковывал он, четко артикулируя слова, словно говорил с ребенком. — Ему все это очень не нравится! Тебя же предупреждали, старый дурак, не лезь куда не надо! Никаких историй! Никаких скандалов! И больше никаких собак, понял? Никаких собак!

И когда граф, одурев и лишившись речи от такой наглости, добрался до площадки второго этажа, парень кулаком нанес ему несильный удар; граф не устоял на ногах и рухнул на пол вместе с обломками маленького ветхого комода. Этот удар почти лишил графа сознания. Несколько техничных и точных ударов, которые добавил молодой человек, держа — совершенно классическим способом — графа на вытянутой руке, с удивительной легкостью сделали свое дело.

Симпатичный молодой человек уехал тем же путем, нисколько не прячась. У него была своя машина, простенькая малолитражка в четыре лошадиные силы; на минутку он остановился перед сторожкой.

— Джо?

— А, это ты, Тома! Дело сделано?

Тома рассмеялся. Он был по-настоящему красив со своим открытым и честным взглядом.

— Все, правда, обошлось легко. Бедный старик упал на свою рухлядь, ты хорошо сделаешь, если поставишь ему компрессы. Но скажи, чего людям надо? От него требуется лишь одно — сидеть тихо и загребать денежки, а он дурака валяет… Ладно, на сегодня хватит, но если мне придется приехать еще раз, ему всерьез непоздоровится. Все идет как по маслу, лишь этот старик… ты же знаешь, я не люблю драться с развалинами.

Джо стало слегка не по себе. Он мог бы помешать расправе, если бы захотел.

— Знаешь, иногда он бывает таким занудой.

— Как все старики, — философически заметил Тома. — Привет, мой Джо.

— Чао.

Братьев все это сильно позабавило.