Дикки-Король

— Ты делаешь Дикки большую услугу, дорогая моя. Соперничество с толстяком Отцом приведет к тому, что Вери еще крепче уцепится за Дикки. И потом, я ж сказала тебе, если Вери займется этим делом, сама понимаешь, все останется шито-крыто! Вери скорее действует в духе полиции по борьбе с наркотиками. После обеда я тебе позвоню.

— Мой номер будет на автозаписи, я снимаюсь в рекламном ролике о пельменях. Передай, где ты будешь. Как только созвонюсь с тобой, заберу в охапку парня из АЖС и примчусь к тебе.

Кристина повесила трубку. Рекламный ролик о пельменях! Бедняжка Мари-Лу! И подумать только, что ей досталась в консерватории первая премия!

Жанно не стал бы играть на бабушкином рояле. Пусть этот семейный рояль очень красив, но звучит словно кастрюля. Боб появился в замке в восемь утра, чтобы устанавливать динамики вместе со звукотехником, которому не доверял. Ведь нельзя играть паршиво только потому, что концерт закрытый. Взять рояль напрокат не удалось. Разве нельзя обойтись синтезаторами? Нет. Жанно, который засел в ресторане отеля, где жил Алекс, и наслаждался буйабесом, это ничуть не умилостивило. Он требует рояль. Или играть не будет. И настройщика. Они что, не смогли достать роскошный рояль? Да ему наплевать. Он требует настройщика. Придет ли он сегодня, в субботу, перед репетицией с «Детьми счастья», или завтра, в воскресенье, ему безразлично. Да, завтра воскресенье. Да, он знает, что они находятся в провинции в глухой дыре. Но если не будет настройщика, он уедет после обеда. И Боб «его поймет».

Рояль привезли в замок около пяти часов. Бабушкино фортепьяно вытащили на террасу, на солнцепек, и там забыли. Отец Поль обнаружил это лишь позднее: он был занят, не выходил из кабинета. Он надеялся, что граф не высовывайся из окна. Да и что, в конце концов, он мог поделать?.. К чему все это беспокойство? Репетиция проходила отлично…

— Ты не думаешь, что нам надо хотя бы разок прорепетировать с «детьми»? — осторожно спросил Жан-Лу.

Дюжина «детей счастья» толпилась в библиотеке; они были в джинсах, белых майках и сияли, как про себя отметил Жан-Лу, заученными улыбочками. Он находил, что у них чересчур восторженный вид. Дикки стоял, облокотившись на высокую скамью; он тоже был в белом, выглядел очень молодо, овал его похудевшего лица и прозрачные глаза производили какое-то загадочное впечатление.

— Конечно, — ответил Алекс, желая показать, что Дикки не вышел из-под его контроля.

— Я, конечно, могу спеть, — словно эхо, повторил Дикки.

Но еле уловимая, непохожая на прежнего Дикки интонация, прозвучавшая в его голосе, заставила Жана-Лу вздрогнуть. Может, это просто вызвано тем, что Дикки хорошо отдохнул.

— Что они разучили? — прибавил он, указывая на «детей счастья».

— Знаешь, мы выбрали совсем немного, это же не сольный концерт, а проба, фанаты потом сообщат нам о своем впечатлении… Итак, мы решили, чтобы несколько попасть в тон группы, взять «Мечтал о мире я таком» и «Проблему рая»… Потом на всякий случай они разучили «Новые пути, новые судьбы» и, как мне сказала та девушка, «Аннелизе», «Речку» и «Друзей детства».

— У меня разве всего шесть песен? — спросил Дикки.

И снова Жан-Лу удивился: ведь подобный вопрос был не в стиле Дикки.

— Ты увидишь, может, хватит и двух… — послышался глубокий голос отца Поля. (Он только что вышел из кабинета.) — Иногда на наших сеансах хватает и десятка фраз, чтобы заставить некоторых «детей» воспарить душой. Естественно, завтрашнее собрание будет носить несколько иной характер, по правде говоря, мы совершенно не представляем, во что все это выльется.

Отец Поль оглядел своих хористов и, кажется, остался доволен. Все улыбались.

— Вы рады петь вместе с Дикки?

— Мы счастливы петь о счастье, — послушно откликнулся хор юных голосов.

— Вместе с Дикки.

— Мы счастливы петь о лучшем мире.

— Вместе с Дикки.

— Мы счастливы…

— Вместе с Дикки.

Отец Поль прервал эту литанию, которая звучала все громче.

— Завтра, дети мои, завтра. Сеанс состоится завтра. Репетируйте хорошенько. Я вас слышу из кабинета.