Дикки-Король

Клод, конечно, обратил внимание на «возможности», какие предоставляет турне. Он сам, если бы захотел… Жоанна — прехорошенькая голландка… Джина — полненькая миловидная итальянка… Но у него нет никакого желания. Он даже не думает об этом. Ничего, кроме той страшной пустоты, что зияет в груди в промежутках между принятием снотворного «Нейропакс» и виски «Гленфиддиш», ставшими его ангелами-хранителями. Но ведь Анна-Мари, ее восемьдесят килограммов, ее личико располневшей мадонны и ангельский голос — вся она необходима для его, Клода, успокоения, для его мечты. Для того красивого и трогательного «заячьего» мирка, без которого он все еще не в состоянии обойтись. Она не имеет права, в растерянности повторяет он про себя. Она все разрушает. Не имеет права. Пусть так, но при чем тогда эти ее песенки гида, преданность беспорочному и бестелесному Дикки? Значит, и тут она урывает свой кусок, не упускает «возможности»? И Клода, которому выпала легкая жизнь (или он просто так считает), человека слабого и доброго, Анна-Мари приводит в бешенство.

— Шлюха, — говорит он вслух.

Полина в упор смотрит на него.

— Анна-Мари или Фанни? — словно угадывая его мысли, спрашивает она.

Клод с ног до головы дрожит от злобного возбуждения. От потребности обидеть, с которой он почти не в силах совладать. Этой Полине не пристало умничать. Ей незачем быть умной. Эта девушка, смотрящая на него с восхищением и сочувствием, даже не догадывается о том дурном и преступном, что копошится в его душе… Тристан, благородная рана, «вам плохо, не правда ли?». Она думает, что это красиво и изысканно, когда тебе плохо… Он хотел бы…

Он хотел бы что-нибудь выпить. Но еще совсем рано! А сегодня он чувствует себя так плохо, что знает — опьянение пройдет слишком скоро и он снова окажется один на один с этим омерзительным месивом воспоминаний…

— Вы не хотите сыграть в скрэббл? — участливо спрашивает Полина. — Ведь у нас еще час времени… Или сходить в кино? Мне необязательно быть на репетиции. Мы смогли бы посмотреть «Кота, прилетевшего из космоса», кинотеатр тут рядом…

Он пытается вновь вернуться в тот абсурдный мир, в котором она существует. Обязана, видите ли, присутствовать на репетиции спектакля, который она два месяца подряд смотрит каждый день! Это должно было его тронуть. Верноподданническое чувство Полины к клубу, к Дикки, которому противостоит ее стойкая преданность крестному, кому она служит словно верный паж… Однако сегодня чары не действуют. Из-за предательства Анны-Мари? Или из-за внешнего вида самой Полины, некрасивой, неряшливо одетой, плохо причесанной и без гроша в кармане, удобно развалившейся в кресле и явно довольной жизнью, несмотря на свои слишком просторные джинсы и слишком короткий пуловер, задирающийся на животе. Она явно чувствует себя правой в своих невежественных восторгах и пристрастьях. Нет. Зря он отказывается идти смотреть «Кота, прилетевшего из космоса». И следовало бы все-таки немножко выпить. Чтобы восхищаться, как она, простыми трюками, глупыми диалогами. Чтобы снова выйти на улицу с ощущением открытия. Чтобы вечно смотреть тот же самый спектакль, словно феерию, чтобы на мгновенье пылко поверить, что «ничья любовь никогда не умирает» и что… Дерьмо! У него закружилась голова. Что-то должно случиться. Что-то страшное, с чем он не справится. Вернется ли к нему ясное сознание? Исчезнет ли Фанни?

— Катись отсюда, Полина! — тихо сказал он.

И любезный, ни в чем не сомневающийся ребенок отвечает:

— Нет, нет. В таком состоянии я нас не оставлю… Пройдемся немножко по саду…

Она одергивает свой слишком короткий пуловер, приглаживает рукой взъерошенные волосы и проходит вперед, заставляя его выйти на этот жуткий солнцепек…

Дикки сидит в своем номере перед зеркальным шкафом. Шкаф уродливый, над зеркалом какой-то фриз из розочек, грубо вырезанных из плохого дерева. Жалкие портьеры, тяжелая, неуместная здесь софа, во всяком случае, когда я называю свой номер убогим, что это значит? Он не больше мой, чем был вчерашний или будет завтрашний номер. Не больше мой, чем квартира возле Эйфелевой башни, она — помещение капитала, представительские расходы, в ней нет ничего моего… Но что у меня есть своего, как говорит доктор? Он вглядывается в зеркало. Встает. Дикки-Король. Фредерик Жан Рене Руа. Родился в Пон-Сент-Максанс 16 сентября 1948 года. Через месяц исполнится тридцать. Это заметно. Усталость. Морщины в уголках глаз. Сколько пройдет времени до того, как сотрется Дикки-Король и обнаружатся черты Фредерика? Он проводит рукой по лицу. Если стереть Дикки-Короля, что останется? Что останется? Завороженный, он смотрит на это прославленное лицо, лицо, которое упростили фотографы, гримеры, сведя к самому существенному: бледно-голубым глазам, блеклым волосам, тонким чертам… Он не может оторвать взгляда от этого лица… Он, пленник зеркала, стоит потерянный, и у него слегка дрожат ноги, как у больных лошадей.