Дикки-Король

Тихонько, словно боясь разбудить спящего, она удаляется; такт или равнодушие? На ней джинсы и, несмотря на жару, бесформенный пуловер, который ей явно велик.

Клод теперь один. Встает. Осторожно, как бы оберегая себя. Спускается на первый этаж. Вокзал по-прежнему наполнен гулкими шумами, звучным эхом, как-то странно напоминающими бассейн. Он выходит. Больше ничто не связывает его с Фанни. Вот он и на улице: направо — зоосад, куда мать водила его ребенком; налево — проспект Меир — сюда три недели назад он ходил вместе с Фанни заказывать книги. Книги еще не пришли. В ушах снова загудело — мысли, злые пчелы. Рюмку виски и снотворное. И пора наконец взять такси.

— Такси!

Теперь в здании вокзала не осталось ничего, кроме металлических волют и дыма, старых часов, громадных локомотивов, напоминающих послушных, несмотря на свою силу, домашних животных, застывших в ожидании команды перед тем как тронуться в путь; ничего, кроме детских рубашек и курточек веселых расцветок, теннисных ракеток, велосипедов, которые регистрируют слева от камеры хранения, глухих или резких голосов, раздающихся из репродукторов, родителей, которые теряют и находят своих детей, влюбленных парочек, спортивных команд, поющих групп — ничего, кроме неугомонной беззлобной сутолоки, в которой даже отдельные происшествия кажутся совсем незначительными. Все эти люди и не подозревают, что какая-то там бомба взорвалась прямо посреди Центрального вокзала.

Есть у меня мечта одна…
Пусть жизнь становится прекрасней.
Пусть в мире чистым будет счастье,
Как родниковая вода…

Полине тринадцать лет. В своей маленькой мансарде, оклеенной обоями в цветочек и расположенной на втором этаже, над отцовским гаражом, она слушает пластинку. От обоев повеяло вдруг тоской. Полина невольно вскакивает и бежит открывать окно. И снова ставит пластинку на свой дешевенький проигрыватель, подарок крестного.

Одною я живу мечтой,
Чтобы любовь не проходила.
Чтоб ей дышать свободно было,
Как летом в свежести лесной…

Синтаксис не коробил Полину. Она взглянула на обложку альбома. Дикки-Король. Неизвестный юноша. Молодой пророк, открывающий перед ней двери столь прекрасного мира. Поэт, более близкий ей по духу, чем те, которыми забивали голову в школе. Друг. Он молод, его можно увидеть, он носит джинсы и вышитую рубашку. Он существует. Ей захотелось рассказать об этом кому-нибудь. Но кому? Через окно доносятся глухие удары из гаража. Во всяком случае, с отцом она и не подумает говорить. Братья в пансионе. Мать поливает небольшой сад: на восьмидесяти квадратных метрах, совсем впритык друг к другу — цветы, цветы, цветы, и больше ничего. Тюльпаны, рододендроны, розы, дельфиниумы… Цветы — это хорошо, думает девочка. Но у них есть корни. А корни привязывают, они неопровержимое доказательство того, что вас можно навсегда приковать к месту, навсегда…

Мечтал о мире я таком,
Чтоб без тревог и без поклажи
Брести по лугу босиком, о будущем не помня
                                                                   даже…

В этом году на каникулы она взяла с собой и пластинку и проигрыватель, сунув их в «ситроен» рядом с расшалившимися мальчишками и почесывающейся собакой. Мама ждала рождения Софи. Когда она появится, придется купить автомобиль с прицепом. Приехали на бельгийское побережье, на виллу, снятую в местечке Ла Паннь, и началось: «Микки, сходи за хлебом, Полина, вывеси простыни. Эрик, открой окна, надо проветрить, здесь отдает какой-то затхлостью». Затхлостью отдает от их жизни, впервые беззлобно подумала девочка.

Полина продала восемь экземпляров газеты «Журналь де Дикки». Она подходит к Анне-Мари и Фредди, которые, поджидая ее, опустошали торговые автоматы.

— Эльза не появилась?

— Не видели.

— Это несерьезно, — сказала Полина, сознающая свою ответственность.