Дикобраз

Бабушка Стефана отказалась смотреть телерепортажи о процессе, и студенты поначалу немного стеснялись ее. Она сидела в нескольких метрах от них на кухне под маленькой, заключенной в рамку фотографией Ленина, которую никто не осмелился бы предложить ей снять со стены. Бабушка была приземистой, шарообразной старушкой с запавшим беззубым ртом. Впечатление шарообразности еще усиливалось благодаря круглой вязаной шапочке, которую она не снимала даже дома. Разговаривала она мало, считая, что по нынешним временам на большинство вопросов и не требуется ответов. Кивнет бабушка головой, пожмет плечами, протянет гостю тарелку, иногда улыбнется – этим вполне можно обойтись. Особенно если имеешь дело с компанией Стефана. Уж больно много они болтают: усядутся у телевизора и несут что ни попадя, тараторят, галдят наперебой, ни на чем не могут сосредоточиться, ну чисто птенцы в гнезде. И мозги у них птичьи.

Девушка была с ней вежлива, уважительна, но остальные… Особенно этот, как бишь его… Атанас. Вот и он уж явился, просунул в дверь свой клюв и уставился круглыми птичьими глазками на портрет на стене.

– Привет, бабуля! Это кто, ваш первый муж?

Неужели же на это нужно отвечать? А он кричит:

– Эй, Димитр! Ты видел фотографию бабулиного дружка?

Вот и второй птенец пролез на кухню и всматривается в фотографию, будто не узнает.

– Что-то он какой-то кислый, бабуля.

– Да и староват для вас.

– Я бы его убрал, бабуля. Очень уж он плохо выглядит.

На все это, конечно, не надо отвечать.

Как раз накануне вечером она накинула шарф на свою шапочку, сняла картинку со стены и, никому ни слова не сказав, вышла из дому. Она доехала трамваем до площади Антифашистской Борьбы: она по-прежнему так называла эту площадь, какое бы название ни выкрикивали эти нахалы водители автобусов. Купила у какого-то крестьянина три алых гвоздики, тот заломил было с нее втридорога, прикинув, что раз она идет на митинг, то, наверное, коммунистка и, стало быть, виновата во всех его бедах. Но бабушка Стефана с необычным для нее красноречием так пристыдила торговца, что цена сползла до нормальной. И вот она стоит среди нескольких сотен несгибаемых, а вокруг прохаживаются крепкие парни – они явно не члены Партии. Как долго протянется это, прежде чем Партия снова окажется под запретом и вынуждена будет вновь уйти в подполье? Прежде чем фашисты снова вынырнут на поверхность и бравые молодчики разыщут на чердаках выцветшие зеленые рубашки своих дедов-железногвардейцев? Она видела впереди неизбежный возврат эксплуатации трудового люда, безработицу и инфляцию, которые, конечно, будут использованы как средство политического давления. Но она видела и тот далекий миг, когда люди пробудятся, расправят плечи и революция снова начнет свой славный путь. Бабушка Стефана ни минуты не сомневалась в том, что эти дни придут, но она знала, что ей до них не дожить.

Только в конце недели Петр Солинский нашел время заглянуть в досье, оставленное ему шефом Народных сил безопасности. АННА ПЕТКАНОВА, 1937–1972. Любопытно, он так часто видел эти даты, что помнит их наизусть. Имя и даты – на почтовых марках, на мемориальных досках, концертных программках, на статуе перед Дворцом культуры, носящим теперь ее имя. Единственный ребенок президента Стойо Петканова. Путеводная звезда юного поколения. Министр культуры. Фотографии Анны Петкановой: пионерка с ямочками на щеках, в алом берете; припавшая к микроскопу студентка-химик, с внимательным и серьезным лицом; чуть располневшая Анна, посланец работников культуры, получает цветы на аэродроме, возвращаясь из заграничных поездок. Вдохновляющий пример для всех женщин страны. Воплощение духа социализма и коммунистического будущего, их олицетворение. Молодой министр рассматривает проекты Дворца культуры (того самого, что носит теперь ее имя), министр, порядком уже раздобревшая, принимает цветы от ансамбля народных танцев; сидя в президентской ложе, внимательно слушает симфонический концерт. И вот вконец разжиревшая Анна, министр – сигарета в зубах, – хмуро внимает выступлениям в Союзе писателей. Анна Петканова, непомерно толстая, так и не вышедшая замуж, любительница сигарет и застолий, умерла в тридцать пять лет. Общенародный траур. Крупнейшие кардиологи страны не спасли ее, несмотря на самые современные средства. Ее старик отец под снегопадом, с обнаженной головой стоит по стойке «смирно», пока возле крематория развеивают по ветру ее прах. И табличка на стене повторяет имя и даты: АННА ПЕТКАНОВА, 1937–1972.