Дикое племя

Нвеке и Доро были на кухне, хрустя кукурузой и попивая пиво, когда появились Исаак и Энинву. Кровать была уже приведена в порядок, Нвеке была надлежащим образом одета и приняла меры предосторожности против проявления даже малейших признаков наглости. - Дай ей возможность излить на меня весь гнев, - сказал Доро, - а уж никак не на тебя. Прошу тебя, помалкивай. - Я даже и не знаю, как мне думать о ней теперь, - заметила Нвеке. - Мои сестры все время шепчутся о том, что мы никогда не получим тебя из-за нее. Временами я ненавижу ее. Мне кажется, что она держит тебя для себя. - Она? - .....нет. Она неуверенно взглянула на него. - Я имела в виду, что она пытается защитить нас от тебя. Ей кажется, что это необходимо. Нвеке вздрогнула. - Интересно, что она может думать на мой счет теперь? Доро не знал, и не собирался уходить, пока не узнает этого. Пока он не убедится, что гнев Энинву, какой бы он ни был, не причинит Нвеке никакого вреда. - А может быть, она и не узнает, - с надеждой в голосе сказала девушка. Этот разговор начался в тот момент, когда Доро позвал ее на кухню, чтобы проверить оставленное Энинву тушившееся на медленном огне мясо и хлеб, пекшийся на углях. Они сели за стол, и тут Нвеке предложила кукурузу и пиво. Доро согласился составить ей компанию, надеясь рассмешить ее снять напряжение перед встречей с матерью. Она казалась вполне успокоившейся и умиротворенной, когда на кухню вошли Исаак и Энинву, но все-таки старалась избегать материнских глаз, все время глядя в свою кружку с пивом. Доро увидел, как Энинву нахмурилась, подошла к Нвеке и, взяв ее маленький подбородок своими пальцами, подняла его, чтобы увидеть ее испуганные глаза. - С тобой все в порядке? - спросила она Нвеке, очень негромко, на своем родном языке. Она свободно говорила по-английски, знала несколько индейских и африканских диалектов, но дома, со своими детьми предпочитала родной язык, слвоно она никогад не покидала свой дом. Она так и не привыкла к европейским именам, поэтому не брала такого имени себе и не называла детей по этим именам, хотя по настоянию Доро такие имена им были даны. Ее дети могли говорить и понимать языки точно так же, как и она. Даже Исаак, после всех этих лет, мог понимать ее и вполне сносно говорить. И поэтому не было никаких сомнений в том, что он, как и Доро, и как Нвеке, услышал напряженность в этом тихом вопросе. Нвеке промолчала. Испуганная, она глядела на Доро. Энинву проследила за ее взглядом, и в выражении ее по младенчески ясных глаз появилась неуместная жестокость. Она ничего не сказала. Она только смотрела с возрастающим пониманием. Доро выдержал ее взгляд совершенно спокойно, пока она вновь не перевела его на дочь. - Нвеке, малышка, с тобой все хорошо? - прошептала она, не скрывая нетерпения. И что-то случилось с Нвеке. Она схватила руки Энинву, сжала их на мгновенье между своими, продолжая улыбаться, а под конец громко рассмеялась. Это был восторженный детский смех без всяких намеков на фальш. - Со мной все хорошо, - сказала она. - Я даже не знала, до этого момента, что может быть так хорошо. Так много времени прошло с тех пор, как я не слышу никаких голосов, ничто не угнетает меня и ничто не влечет. Облегчение заставило ее забыть на минуту о собственных страхах. Она посмотрела в глаза Энинву своими глазами, полными удивленья от только что обретенного покоя. Энинву закрыла на мгновенье глаза и глубоко, с дрожью, вздохнула. - С ней все в порядке, - сказал Исаак со своего места за столом. - Достаточно. Энинву взглянула на него. Доро так и не смог догадаться, что происходило между ними, но через некоторое время Исаак вновь повторил: - Достаточно. И, казалось, так тому и быть. Как раз в этот момент появился их двадцати двух летний сын Петер, носивший нелепое прозвище Чаквака, что означало Бог Всевышний, и обед начался. Доро ел очень медленно, припоминая, как он рассмеялся впервые услышав это имя. Он спросил Энинву, где она могла обрести такую привязанность к Богу, к любому богу вообще. Чаквака достаточно распространенное имя на ее родине, но он никак не ожидал, что женщина, которая по ее собственным словам, надеется только на собственные силы, использует именно его. Будто предупреждая что-то, Энинву молчала, нисколько не удивившись его вопросу. Это дало ему пищу для размышлений над тем, не являлось ли это имя амулетом, ее трогательной попыткой защитить ребенка от него. Так где же Энинву нашла эту неожиданную тягу к Богу? Где же еще, если не в ее страхе перед ним? И Доро улыбнулся сам себе. Но он тут же перестал улыбаться, как только короткий покой, который было обрела Нвеке, закончился. Девочка закричала. Это был протяжный неровный ужасающий звук, который напомнил Доро звук рвущейся материи. Затем она уронила тарелку с кукурузой, которую сама только что поставила на стол, и бесчувственная свалилась на пол.

8.