Дикое поле

— Чего пригорюнился, стрелец? Пошли, чарку нальем!

— Да я уже. — Попов хотел отшутиться, благо успел принять вместе с Лаврушкой, и теперь от него попахивало перегаром, но двое мужиков цепко схватили его за руки.

— А ну, ребята, не балуйте! — Иван попытался вырваться, однако это не удалось: его заставили подняться и потащили за собой.

— Пошли, пошли, — захохотал один. — Мы тебя вдоволь напоим!

Пьяные мужики, подталкивая стрельца в спину, чуть не бегом заторопились к реке.

«Влип», — понял Попов. Он сильно рванулся, освободил правую руку и коротко, без замаха, двинул в ухо того, который вцепился в левый рукав. Мужик упал, увлекая стрельца за собой.

— Сука! Бей его! — заорали ватажники.

Иван перекатился и шустро вскочил на ноги, чувствуя, что его охватила шалая, хмельная ярость, желание рвать зубами, кусать, душить, давить! Он, было, сунул руку за спрятанным в сапоге ножом, но кто-то въехал ему кулаком в скулу. Перед глазами вспыхнули искры, в голове загудело. Еще ничего не видя перед собой, он наугад отмахнулся, прыгнул назад и рубанул одного из мужиков кулаком по затылку так, что у того слетела с головы шапка и покатилась по земле. И тут ему больно съездили ногой по ребрам. Иван утробно хрюкнул и вцепился в противника, пытаясь поймать его руки.

Однако тот оказался ловким и сильным. Сойдясь с ним вплотную, Иван понял, что он совершенно трезв. Внезапно откинувшись назад, он боднул стрельца головой в лицо. Лоб у него был словно чугунный: губы у Ивана сразу стали какими-то чужими и будто непомерно увеличились в размерах. Во рту возник медный привкус крови. Стрелец дернул противника на себя, упал, уперся ему ногой в живот и перебросил через голову. Вскочил, но сзади уже повисли на плечах, пригнули к земле, подбили под колени и чем-то тяжелым треснули по голове.

Иван рванулся и оставил воротник кафтана в чужих руках. По щеке потекла горячая струйка. Он выхватил из-за голенища нож, лягнул кого-то каблуком и развернулся лицом к нападавшим.

Нож он пустил в ход, как только опять кинулись на него. Бил точными, расчетливыми ударами, коротко, жестоко, распарывая бритвенно-острым клинком сукно кафтанов и живое, напряженно трепетавшее тело. Не жалея, резал жадно тянувшиеся к нему руки, успел полоснуть по чужому, заросшему щетиной горлу. Залившись кровью, нападавший упал, забился на грязной, истоптанной земле. Захлебнулся и затих.

Выталкивая пересохшими глотками сиплый мат, ватажники вывернули из забора колья, и Иван отступил к воде. Получив сильный удар жердью в грудь, он выронил нож, и тут же другой кол обрушился ему на голову…

— Митроху прирезал. — Один из ватажников зло пнул бесчувственное тело стрельца.

— Давай их в воду. — Главарь шайки ухватил Ивана за ноги. — Нашего тоже оставлять не следует.

Попова подтащили к мосткам и скинули в реку. Раздался шумный всплеск, за ним второй — оставшиеся в живых кинули недавних непримиримых врагов в общую глубокую могилу: медленно текущая черная вода равнодушно приняла и того и другого.

— И это туда. — Ватажник размахнулся, чтобы закинуть в Москва-реку нож Ивана, но главарь остановил его:

— Ну-ка, дай глянуть! Занятная вещица. — Он вытер окровавленный клинок и сунул себе за голенище. — Пошли, и так нашумели…

Как только стихли их шаги, из зарослей кустов боязливо высунулся человек. Его согнутое годами тощее тело покрывала драная ряса, на изрядно облысевшую голову была натянута порыжелая скуфейка, пояс заменяла веревка из мочала, а за спиной висела торба. Подобрав длинную жердь, он спустился к воде и начал напряженно вглядываться в ее темную поверхность.

— Сапоги же на их были, — бормотал он, — а тут неглубоко.

Наконец его слезящиеся глаза различили неясное черное пятно на воде. Старик оживился, забрался на мостки и попробовал дотянуться до пятна жердью. Это было тело одного из погибших, упавшее на скрытую водой песчаную отмель.

С третьей попытки он сумел зацепить жердью за одежду утопленника и начал потихоньку подтягивать его к берегу — так, как опытный рыболов вываживает крупную рыбину. Еще немного, и старик, дотянувшись рукой, намертво впился в холодное мокрое сукно и, кряхтя и охая от натуги, потащил тело на береговой песок.

— Господи, тяжель какая, — жаловался он, вытирая градом катившийся по лбу пот. Но желание добыть сапоги заставляло не выпускать утопленника: если обувку сейчас не снять, то ноги мертвеца задубеют и голенища придется резать. А что тогда проку от сапог?

Старик вытер мокрое лицо и наклонился над погибшим, намереваясь пошарить у него за пазухой: может, найдется монетка на кабак? Внезапно он почувствовал, как его руку сжали жесткие ледяные пальцы, а потом раздался жуткий, загробный хрип. Не помня себя от ужаса, старик рванулся, хотел кинуться прочь, но споткнулся и упал. Дрыгая ногами, он визгливо закричал:

— Чур меня, чур!

— Заткнись! — угрожающе прохрипел «мертвец» и попытался сесть, но опять повалился и сдавленно застонал.