Дикое поле

— Рябой Хасан? — усмехнулся в бороду Никита Авдеевич и прикинул вес золотишка: пожалуй, в кожаном мешочке найдется еще одна деревенька и богатый дом для молодых. Быстро, однако, успел связаться ордынский купец с Алтын-каргой, а от Макара по-прежнему ни слуху ни духу.

Не успел Бухвостов вернуться с торга домой, как его ожидала новая радость: вернулся долгожданный Макар! Живой, невредимый, с письмами от Иляс-мурзы и есаула Паршина, сообщавшего о поимке изменника, его допросах и казни по приговору казачьего Круга.

— Слава тебе, пресвятая Богородица. — Никита Авдеевич перекрестился на образа. — Вырвал Федор ядовитую занозу!

Яровитова дьяк не отпускал до вечера, желая знать даже о мельчайших подробностях его разговоров с Алтын-каргой: как тот относится к хану Гирею и Азис-мурзе, что думает о возможности войны между русскими и татарами, готов ли он отложиться от орды и перейти под руку великого государя? Никита Авдеевич жадно слушал рассказы Макара о дворце Иляса, его нукерах, доме в горах и приключениях на обратной дороге, внимательно прочел послание мурзы к сыну и со всех сторон разглядел жемчужину.

— Иляс беспокоится за сына. Когда убедится, что с Рифатом все в порядке, будет помогать нам, — заключил Яровитов.

— Отчего же ему тут должно быть плохо? — засмеялся Бухвостов. — Окрестился, великий государь ему деревеньку пожаловал за будущие службы, а скоро и свадьба. Глядишь, к следующему лету порадуют мурзу внуками.

Пригласив Макара на свадебные торжества, дьяк отпустил его и велел позвать Петра-Рифата. Тот сразу прибежал. Лицо молодого мурзы было спокойно, но глаза смотрели настороженно: что могло стрястись, почему Никита Авдеевич позвал его в неурочный час?

За последнее время Рифат научился носить русскую одежду, перестал дичиться, завел несколько приятелей из числа боярских детей и уже не раз, под присмотром надежных стрельцов, выезжал на охоту, где показал себя азартным ловчим и лихим наездником. Он послушно ходил в церковь, садился за общий стол с хозяевами и больше не вставлял в свою речь татарские слова. Бухвостов видел, с какой радостью воспринял Рифат согласие отдать за него Любашу, с каким нетерпением ждал свадьбы. Но дьяк помнил и старую пословицу: сколько волка ни корми…

— Зачем звал? — Рифат поклонился.

— Смотри. — Никита Авдеевич протянул на раскрытой ладони жемчужину Алтын-карги. — Знакома тебе сия вещица?

— Отец? — Молодой человек поднял на дьяка полные тревоги глаза. — Это жемчужина отца! Что с ним?

— Успокойся. — Бухвостов подал ему письмо. За время странствий гонца шелк изрядно истрепался, однако все же дошел до адресата. — Иляс-мурза шлет тебе свое отцовское благословение. Матушка твоя тоже, слава Господу, жива и здорова.

Рифат впился глазами в строки письма: нет никаких сомнений, это рука его отца! Значит, кто-то из людей дьяка недавно побывал в Крыму.

— Я могу написать ответ?

— Пиши, — согласился Никита Авдеевич. — Только не болтай никому: кроме тебя и меня, ни одна живая душа не должна знать о письмах. А то не было бы худа в орде!

— Я буду нем, как камень, — заверил Рифат и неохотно вернул послание отца. — Когда мурзе передадут мое письмо?

— Ты сначала напиши, — усмехнулся дьяк. Ишь какой шустрый, все-то ему нужно знать. — Иди, милай, завтра у нас большой день, а у меня еще много дел.

Проводив молодого мурзу, Бухвостов взял небольшой сверток и, тяжело отдуваясь, поднялся на самый верх терема. Постучал в неприметную дверь и назвал себя. Ему открыли. На пороге стоял рослый стрелец с саблей на боку и с пистолетами за поясом.

— Что там? — спросил Никита Авдеевич.

— Сегодня лучше, — с поклоном ответил стрелец.

— Бог милостив, — перекрестился дьяк.

Он прошел через комнату со сводчатым деревянным потолком и открыл дверь, ведущую в низенькую светелку. В ней на широкой кровати лежал Иван Попов, похудевший, с забинтованной головой.

— Не вставай, — предупредил его движение Бухвостов. — Зашел вот тебя проведать. Лекарь говорит, что ты уже молодцом, скоро хоть на коня. Давай, дружок, выздоравливай, некогда валяться. Голова болит?

— Болит, — поморщился Иван. — Крепко меня приложили, как только жив остался… Что у меня дома?

— Все хорошо, — успокоил его дьяк. — Ждут твоего возвращения из дальней поездки. Не тревожь сердце, я твоих домашних заботами не оставляю.

— Спасибо. А что бродяжка, который меня сюда приволок?

— Я его под стражей в дальнее именьице отправил, — улыбнулся Никита Авдеевич. — Нечего ему тут глаза мозолить. Конечно, расспросили его с пристрастием, да он к разбойникам отношения не имеет. Говорит, бежал из монастыря — всю жизнь мечтал стать бортником. Вот его в деревеньке при пчелах и определят. Хватит по белу свету шататься, пусть пользу приносит… А я тебе подарочек приготовил.

Попов приподнялся на локте и заинтересованно поглядел на сверток в руках дьяка. Тот неторопливо развернул кусок суровой холстины, и стрелец ахнул, увидев булатный нож с черной костяной ручкой — тот самый, подаренный ему отцом. Но как нож попал к Никите Авдеевичу?

— Признал? — довольно засмеялся дьяк. — Бери, второй раз, может, и не вернется.