Дикое поле

— Его зовут Менги-стр, — на всякий случай добавил чиновник. Он достаточно ясно представлял, чем закончится дело, если Алги-мурза назовет охраняемого неверного «русским».

Александр Тирц по прозвищу Магистр — которое, впрочем, уже начало меняться на турецкий манер, — закончил свой осмотр и поднял глаза на Кароки-мурзу:

— Если я встану в стремя, оно меня выдержит?

— Да.

— Может, мне лучше просто запрыгнуть в седло?

— Прыгай.

— А спина у лошади не сломается?

— Сделай хоть что-нибудь, и тогда мы узнаем.

Русский положил ладони на луки седла, вставил ногу в стремя, потом с силой оттолкнулся другой и полузапрыгнул, полуподтянулся, полуподнялся наверх, тут же схватившись за повод. Лошадь немного потопталась на месте, но не упала и не сломалась под тяжелым всадником.

— Так, — попытался вспомнить он невнятную инструкцию. — Пятками в бока — это «газ», оба повода на себя — «тормоз». Потянуть левый повод и сразу отпустить: поворот налево. Потянуть правый: направо.

Он тут же потянул правый повод, едва не свернув кобыле шею, и та, болезненно всхрапнув, повернула вниз по тропе. Русский оглянулся на Кароки-мурзу, кивнул:

— Спасибо, мы поехали. — Потом пнул пятками лошадь, и та торопливо потрусила к дороге. — Эх, лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

Алги-мурза мгновенно понял, что русский не умеет держаться в седле, и сразу перевел небольшой отряд в галоп, напоминающий поездку на телеге по каменистой дороге. Менги-стр — как отложилось имя охраняемого в его голове, — ерзал из стороны в сторону, качался, подпрыгивал в седле, ударяясь о натертую кожу своей широкой задницей, пытался удержать равновесие, дергая поводья, но о пощаде так ни разу и не взмолился. Промчав так несколько верст, татарин пожалел коней и перешел на широкую походную рысь.

— Почему мы затормозили? — немедленно забеспокоился русский, которого перестало мотать из стороны в сторону.

— Чего сделали? — не понял татарин.

— Снизили скорость передвижения гужевых транспортных средств, — дернул верхней губой русский. — Теперь дошло?

— Лошади устали, — угрюмо ответил Алги-мурза, понимая, что так и не смог отомстить за недавнее унижение. — Раньше, чем через четыре дня, до кочевья все равно не успеть.

Успокоился он только после того, как они пересекли узкие в этой части Крыма горы, миновали леса и вырвались на простор широкой горячей степи, которую в преддверии наступающей осени солнце превратило в белесый ковер из пересохшей травы.

Второй неожиданностью, которую приготовил Алги-мурза русскому, была необходимость спать без шатра, на одной войлочной подстилке. Пусть пообломает свои нежные, привыкшие к перинам, косточки о жесткую степную землю!

Однако и здесь татарина ждало разочарование: услышав, что придется ложиться спать прямо здесь, где застала их темнота, Менги-стр просто лег там, где стоял, не спросив не то что про кров и постель — даже про ужин.

— Расседлайте его кобылу, — приказал Алги нукерам и улегся неподалеку от навязанного Кароки-мурзой спутника, пытаясь придумать очередную пакость неверному. Увы, в голову ничего не шло. Тем более, что вечером следующего дня они должны были миновать кочевье самого Алги-мурзы, и он собирался немного отпраздновать эту маленькую радость, а не превращать ее в тягостную обязанность. Русские, русские… Внезапно в его голову пришла коварная мысль, и он, сладко улыбнувшись, провалился в глубокий спокойный сон.

* * *

К кочевью рода Алги они вышли вскоре после полудня. Поначалу они встретили несколько овечьих отар, стригущих траву не хуже триммера — большое белое пятно с неровными краями медленно наползало на высокую пересохшую траву с редкими проблесками зелени, оставляя после себя травяные пеньки от силы миллиметровой высоты. Пастухи при виде всадников низко кланялись, а когда навстречу попался табун — разразились приветственными криками, после чего молодой паренек вскочил верхом на неоседланного жеребца и радостно умчался вперед.

Само стойбище показалось часа через два — полтора десятка укрытых шкурами шатров со стенками, до высоты человеческого роста выпирающими наружу, а потом круто изгибающимися и сходящимися на конус, с отверстием на самой макушке. Самый крупный из таких походных домов составлял около десяти, а самый маленький — порядка трех метров в диаметре. От стойбища далеко вокруг пахло дымом, мясным варевом, человеческим потом — даже ночью не заблудишься.

— Да живет мурза Алги! Да здравствует Алги-мурза! Долгие лета! — высыпая из шаров, либо подбегая со стороны степи, с искренней радостью вопили кочевники.

— Мой род, — с нарочитой небрежностью пояснил татарин. — Коли через мои земли проезжаем, сегодня праздновать станем.