Дикое поле

Однако все случилось иначе, чем предполагал лекарь. До корчмы «Золотой щит» оставалось еще несколько верст, когда впереди показалось облако пыли. Он пришпорил коня и вскоре догнал большую карету, запряженную четверкой лошадей. Позади нее скакали несколько вооруженных верховых… Пожалуй, посланец отца Паоло имел возможность избежать многих неприятностей, связанных с риском для жизни. Конечно, если эта карета принадлежала именно ему. Поравнявшись с ней, Чарновский пригнулся и заглянул внутрь через толстое стекло дверцы.

— Эй, эй! — заорал один из сопровождавших карету верховых, но Казимир уже увидел развалившегося на стеганых подушках полного темноволосого человека в зеленом бархатном камзоле. Шляпы на нем не было, но, наверное, это тот, кто ему нужен.

— Стой! Стой! — крикнул лекарь.

— Прочь с дороги! — орали верховые, размахивая плетьми.

За стеклом дверцы белым пятном мелькнуло лицо пассажира, и кучер начал осаживать коней. Видимо, в карете дернули за шнурок, протянутый к колокольчику рядом с возницей.

— Кто такой? — Чарновского окружили верховые.

— Мне нужно сказать несколько слов вашему пану, — объяснил лекарь.

— В чем дело, Милош? — Толстяк приоткрыл дверцу и холодно посмотрел на догнавшего его незнакомца.

Говорил он на итальянском, но с заметным французским акцентом. Один из слуг, которого назвали Милошем, ответил на польском:

— Он хочет говорить с вашей милостью.

— Да? — Нижняя губа, толстяка презрительно оттопырилась. — Кто он?

— Я пан Иероним Лаговский из Варшавы. — Казимир решил взять инициативу в свои руки. Раз посланец отца Паоло понимает, что ему говорит слуга, он поймет и его. — Шановный пан едет в корчму «Золотой щит»?

— Допустим, — процедил толстяк. Теперь он тоже перешел на польский.

— Если шановный пан носит шляпу с красными перьями, я должен передать ему кое-что.

Толстяк протянул руку, взял с сиденья шляпу и показал Казимиру.

— Шановному пану кланяется пан Марцин Гонсерек. — Лекарь скрестил пальцы левой руки и коснулся ими правой брови.

— Отдайте коня Милошу и садитесь в карету, — приказал толстяк.

Чарновский повиновался. Как только он захлопнул дверцу, карета тронулась.

— Почему не приехал сам пан Марцин? — подозрительно прищурился толстяк. — Где он?

— Пан Гонсерек был серьезно ранен на дуэли и еще не в состоянии самостоятельно передвигаться.

— Женщина? — Лицо толстяка искривила презрительная гримаса.

— Да, — печально вздохнул лекарь. — Пан Марцин просил передать вам свои извинения. Я скакал в корчму, однако увидел вас на дороге и решился остановить, чтобы не устраивать встречу на людях.

— Разумно, — кивнул толстяк. — Теперь я не стану там останавливаться. Вы можете называть меня Франциском.

«Почти святой Франциск, — подумал Чарновский. — Как тебя зовут на самом деле, ты все равно не сознаешься, разве только под дулом пистолета. Да и то соврешь».

— Когда вы видели Марцина? — продолжал допытываться Франциск.

Понимая его недоверие, Казимир описал внешность Гонсерека и рассказал о дуэли, предусмотрительно опустив некоторые детали. Потом заверил, что раненый не находит себе места, зная о приезде пана Франциска, поэтому просил своего друга и единомышленника встретить почетного и дорогого гостя.

— Он приобщил вас к святому делу? — поднял брови Франциск.

— Думаю, ещё не полностью, — скромно потупился лекарь. Он напряженно ждал, что решит толстяк: поедет повидать Гонсерека или нет?

Под плащом у Чарновского был спрятан небольшой двуствольный пистолет. Ничего не стоит быстро выхватить его и выстрелить иезуиту в сердце. Но тогда погибнешь сам, так ничего и не узнав. За окнами кареты промелькнула корчма «Золотой щит», а кучер все погонял и погонял лошадей. Франциск не собирается поворачивать к Варшаве и навещать раненого? Тем лучше.

— Жаль, что пан Марцин был неосторожен, — проскрипел толстяк. — Передайте ему мое неудовольствие. И скажите, что его духовный отец с нетерпением ждет подробного письма. От себя я передам пану Гонсереку небольшой подарок. — Он открыл дорожный ларец и вынул из него пухлый молитвенник. — Пусть Господь пошлет пану Марцину разум и здоровье. — Отдавая молитвенник лекарю, толстяк ехидно усмехнулся. — Все, я вас более не задерживаю. Когда вы увидите больного?

— Сегодня же, — честно ответил Чарновский. Франциск дернул за шнурок, звякнул колокольчик, и карета остановилась. На прощание он протянул пухлую руку, и Казимир почтительно приложился к ней губами. Его так и подмывало спросить, не заедет ли толстяк в Варшаву на обратном пути, но он сдержался.

— К сожалению, у меня не будет возможности увидеть пана Гонсерека на обратном пути, — неожиданно сказал Франциск. — Но я проверю, прислал ли он письмо. Пусть читает молитвенник, это наставит его на истинный путь! Прощайте.