Дикое поле

— Потом, видите ли, есть; у меня и другие соображения, семейные. Но об этом потом… — Мария Сергеевна выразительно повела глазами на детей. — С первого раза как-то трудно обо всем рассказать. Хотя для меня вы стали теперь вроде как родственником. Я вас знаю по вашим замечательным письмам… («Это новость, — подумал Осокин, оказывается, я пишу замечательные письма…») Осторожнее, Лиза, — вдруг сказала она совсем другим голосом, — ты суп проливаешь. Смотри на Колю — он слепой, а ест аккуратнее.

— Лиза нервничает, — сказал Осокин. — Она всю неделю ждала вашего приезда.

— Да, да, конечно, — опять голос Марии Сергеевны стал ласковым. — Но я так устала. И Коля устал. Скажите, а каков мэр в Сен-Дени?

— Мэр теперь новый. По назначению префекта. Кажется, не слишком плох. Он бывший таможенный чиновник.

— Хорошо, что не простой крестьянин. С крестьянами ужасно трудно иметь дело: никогда не знаешь, чего они хотят. Я уверена, что работа переводчицы мне понравится. Но об этом — завтра, завтра…

12

В тот день, прежде чем идти в сад окапывать помидоры, Осокин решил съездить на карьер, где Фред еще продолжал работать. Дня два тому назад Фред просил Осокина поговорить с мадемуазель Валер о заброшенном сарайчике в соляных болотах, который Фреду вдруг вздумалось нанять. Осокин недоумевал, но поручение исполнил: Валер согласилась сдать сарай на все лето за то, что в один из праздничных дней Фред придет к ней напилить дров. Захватив огромный ключ от дверей сарайчика, Осокин поцеловал Лизу, собиравшуюся к монашкам; чертыхнувшись, накачал насосом спустившую за ночь шину и отправился на карьер, до которого было минут десять езды.

Солнце поднималось в тумане, предвещавшем знойный и безоблачный день. Море, ослепительно серое, далеко ушедшее с ночным отливом, начало приближаться; озаренный косыми лучами, раздвигавшими колеблющуюся пелену тумана, столб Антиохийского маяка казался белым и воздушным.

Подходя пляжем, еще издали Осокин увидел, как Фред воткнул лопату в песок и направился туда, где в выемке огромного плоского камня образовалась лужа морской воды, заброшенной сюда приливом. Когда Осокин подошел, Фред сидел на корточках и макал в воду кисть руки.

— Вот, ободрался! Тоже дурачье — вместо болта заткнули дыру костылем, немудрено изуродоваться! Механики! — и Фред добавил длинное французское ругательство, в котором неожиданно поминался папа римский.

— Я тебе ключ принес… — сказал Осокин и замолчал — он увидел вдруг, что с дюны к ним со всех ног бежит Доминик. Маленький, толстый, в белой рубашке, вылезающей из штанов, он что-то кричал, но слов еще нельзя было разобрать. Уже когда он был совсем близко, Осокин расслышал:

— Готово! Готово! Началась война с Россией. Вильгельм говорит… — Вильгельмом звали очередного начальника работ.

— Да твой Вильгельм, наверно, шутит, — сказал Осокин. Известие показалось ему совершенно невероятным — еще вчера вечером Мария Сергеевна передавала свой разговор с комендантом Сен-Дени: «С Россией войны у нас не может быть. Нам прежде надо уничтожить Англию. У нас с русскими общий враг — Англия». Дальше Мария Сергеевна рассказывала, как она ответила коменданту и как тот был поражен ее знанием международного положения в Европе, но к делу это уже не относилось.

— Да нет, не шутит. — Доминик чувствовал важность принесенного известия и явно гордился этим — как же, первый на карьере узнал о таком событии! — Да ты пойди наверх, Поль, поговори с Вильгельмом. Может быть, он знает какие-нибудь подробности…

Фред, все еще сидевший на корточках около лужи, поспешно распрямился. Его желтые зубы оскалились, шрам стал пепельно-серым, с пальца, медленно набегая, закапала темная кровь, бесследно растворяясь в прозрачной воде.

— Как ты думаешь, это правда? — спросил Осокин, повернувшись к нему. Но Фред продолжал стоять неподвижно, широко расставив короткие ноги.

Не дождавшись ответа, Осокин поднялся на дюну в сопровождении Доминика, весело комментировавшего события:

— Ну, теперь дело пойдет быстро. Через три недели они возьмут Москву.

Вильгельма Осокин нашел около мотора. Тот был с головы до ног испачкан машинным маслом и зол, как истый фельдфебель, — мотор опять отказывался работать.

— Чего тебе? Ну да, наши войска перешли границу. Сегодня фюрер будет говорить. В июле мы возьмем Москву. А ты что тут делаешь? — вдруг накинулся он на Осокина. — Ты зачем сюда пришел? Рабочим мешать? — На потном и грязном лице Вильгельма растерянно и бешено мигали темные круглые глаза. — Все вы, французы, лентяи. Не умеете работать, черт вас подери.