Дикое поле

— В Сен-Пьере то же самое, — перебил командана Альбер. — Но все-таки не то важно, сколько девчонок спало с немецкими солдатами. Важно то, как мы устроим нашу жизнь, когда немцы уйдут. Нам нужно будет помочь тем, кто вернется из плена и у кого здесь начинают гибнуть заброшенные виноградники. Вот этой весной кто-то взорвал экскаватор. До сих пор этот экскаватор лежит в канале, канал засоряется, вода загнивает в соляных болотах. А сколько труда стоило в свое время его выкопать! И все равно это не помешало немцам возвести свои укрепления. Кроме того, у Франции стало одной нужной и дорогой машиной меньше…

— И командан, и Альбер — оба говорят: «Когда немцы уйдут». Что же нам — ждать, пока они сами уйдут? — Фред сказал это тихо, ровным голосом, но от его слов всем стало не по себе.

— Я не говорю, что нам надо ждать, — сказал Сабуа, раскуривая козью ножку из самосадного табака, от которого захватывало дух у всех находившихся в комнате. — Мы должны действовать. Но что мы можем сделать? Мы — на острове. В маки не уйдешь, в Боярдвильском лесу не спрячешься, в олеронских лесах и зайцу негде укрыться…

— А я все-таки думаю, — сказал Альбер, — что диверсионные действия, помимо убытка, которые они приносят стране, еще бессмысленны и опасны — хорошо, что после взрыва экскаватора в Сен-Дени немцы не тронули населения. Вы сами знаете, что произошло в Шато, где по пьяному делу ранили немецкого солдата, — там десять человек взяты заложниками.

— Конечно, лучше всего избавиться от немцев, уговорив их уйти с острова… — Мунье, до сих пор молчавший, вмешался в разговор. — Вот если бы Альбер попробовал поговорить с немецким комендантом острова, может, он его и послушался бы.

— Я говорю только, — Альбер весь покраснел от досады, его пушистые усы вдруг начали топорщиться, — что мы должны быть осторожны, что мы не должны уничтожать все, что ни подвернется под руку, лишь бы досадить немцам. В конце концов, экономическое благосостояние страны тоже кое-что значит.

— Не мы начали войну, — сказал Сабуа.

— Но мы ее объявили, — перебил его Мунье. — Мы — Франция со своим союзником Англией…

— Нападение на Польшу…

— Мы предали Чехословакию…

Разговор ушел в сторону от конкретных вопросов организации Сопротивления. Осокин поражался, какими разговорчивыми стали те, кто обыкновенно молчал и уж когда говорил, то говорил основательно и с толком, и как упорно молчали Фред и отец Жан, вместо того чтобы руководить разговором. Уже почти никто не слушал другого, спеша высказать свою мысль.

— Немцы взяли всю Северную Африку. Роммель… Они дошли до Аламейна, завтра возьмут Каир… Падение Тобрука… Хотя бы одна победа!.. Сталинград… Сталинград еще не пал! Сталинград не падет! Трудно верить англичанам после Мерс-эль-Кебира… Но де Голь в Лондоне… Это русские заключили пакт о ненападении… Ни черта вы не понимаете… Мы, французы, в восемнадцатом году… Но теперь сорок второй! Надо бороться с немцами, а не разговаривать… Маршал Петен — старый болван… Может быть, он ведет двойную! игру? Вы так думаете? Вот потому-то Петен не только старый, но и опасный мерзавец… Это Лаваль… Генерал де Голль… Знаете, какую манифестацию устроили студенты в Париже? Взяв шесты[1], они прошли по бульвару Сен-Мишель, крича во все горло vive, и поднимали палки. Немцы ничего не поняли — так манифестация и прошла по всему Латинскому кварталу. Немцы тупы… Францию-то они при всей своей тупости взяли? И без боя почти… Предательство…

Мадам Дюфур уже давно хотела вмешаться в общий разговор, но ей все не удавалось. Она несколько раз приходила из кухни, но, наткнувшись на бурю возгласов и восклицаний, возвращалась обратно. Наконец она передала командану Сабуа какую-то бумажку, которую тот довольно долго рассматривал…

— Внимание! — в голосе Сабуа вдруг прозвучала повелительная нотка, разом приостановившая все разговоры — Мадам Дюфур, откуда у вас эта бумажка?

— Я нашла ее в кителе немецкого фельдфебеля. Он отдал стирать этот китель мадам Тавернье. Я зашла к ней занять чесноку…

Сабуа передал бумажку Осокину.

— Прочтите — тут, кроме цифр, все по-немецки.

— «Entfernungen von Неппе nach Ors — 2800»[2] — прочел Осокин. — Huhn —1050… Да здесь целый список названий и цифр… Iltis — 3200, Hase — 4500, Igel — 3700… Что это может значить?

— Это координаты стрельбы, — сказал командан, рассматривая вместе с Осокиным листок бумаги, все время сворачивавшийся трубочкой. — Только это не батарея в Сен-Дени. Судя по расстояниям — а я думаю, что цифры указывают метры, — это новая батарея, которую немцы устраивают около Долюса. По этой бумажке, вероятно, можно точно определить расположение не только новой батареи, но всех этих «Илтисов» и «Хазе», о которых здесь упоминается… Превосходно! Как бы ее передать кому следует?

— Это я беру на себя, — сказал Фред. — Вот видите, первый, кто принес настоящую пользу комитету Сопротивления, — это мадам Дюфур. Давайте не останемся у нее в долгу!