Зотушка все это время вел самый странный образ жизни и точно не хотел ничего знать, что делается в батюшкином доме. Он совсем не ходил в горницы, чтобы не встречаться с "ратником", и как будто избегал Нюши, которую всегда очень любил. Правда, Зотушка очень редко появлялся в своем флигельке и все пропадал где-то, хотя его не видали больше ни у Савиных ни у Колобовых. О печальной жизни Нюши Зотушка, конечно, знал давно, хотя об этом и не говорил никому. Ни одна душа не видала, как "источник" по ночам молился и плакал о своей голубке. Все время он соображал о том, как ему освободить Нюшу от "ратника", и не мог ничего придумать. Голова Зотушки была устроена совершенно особенно: его мысль вечно пробиралась какими-то закоулками и задворками и все-таки проходила к своей цели. Раз, перебирая все обстоятельства мудренаго дела, Зотушка весь просиял и даже заплакал от радости: решение было найдено, и Нюша спасена. Он долго молился своему образку, прежде чем итти на подвиг, потом приоделся, намазал обильно свою голову деревянным маслом и со своим смиренным просветленным видом отправился прямо в горницы -- А, Зотей Евстратыч, что тебя долго не видать?-- спрашивал Павел Митрич.-- Загордился, совсем не хочешь нас знать... -- Какая гордость, Павел Митрич, Господь с вами. Так, делишки разныя были... -- Да какия у тебя дела могут быть, блаженная голова? Живешь, как комар -- какия у тебя дела... -- И у него своя забота есть, Павел Митрич... Косяков чувствовал, что старик пришел недаром, потому что он все неспроста делал, что-нибудь да держит он на уме и уж наверное знает, куда старуха прячет свои деньги. Косяков даже удивился, как он раньше об этом не подумал: подпоить божьяго человека, он все и разболтает... Эта мысль очень понравилась Косякову, и он решил привести ее в исполнение... -- Ты не бегал бы от меня, так дело-то лучше бы было,-- говорил Косяков, ласково поглядывая на старика своими вострыми глазами.-- Приходи покалякать когда, поболтать, да и муху можно раздавить... Зотушка блаженно улыбнулся и, осторожно оглядевшись кругом, проговорил вполголоса: -- Старухи я боюсь, Павел Митрич... Ведь она меня сживет со свету, если узнает, что я с вами-то заодно. -- Так бы прямо и сказал... А ты не бойся: Павел Косяков никого на свете не боится. Да что тут толковать: хочешь, сейчас муху давнем? -- Уж это на что лучше, Навел Митрич. Зотушка прищелкнул языком и хитро подмигнул глазом в сторону бабушкиных горниц,-- дескать, теперь мне плевать на нее, ежели Косяков никого на свете не боится. Явилась водка, явилась закуска, и первая "муха" была раздавлена самым развеселым образом, так что захмелевший Зотушка даже спел свой стих о старце. Татьяна Власьевна просто диву далась, когда узнала, что Зотушка пирует с "ратником": не такой был человек Зотушка, чтобы кривить душой -- уж как, кажется, он падок до водки, а никогда ни одной рюмки не примет от того, кто ему пришелся не по нраву... А тут, накося, даже песню запел... Нюша сначала даже испугалась, когда услышала Зотушкин стих. И теперь где же поет Зотушка -- в горницах, где его слушает "ратник"!.. А Зотушка все пел и пел, улыбался блаженной улыбкой и даже закрывал глаза, как воробей, котораго после холодной морозной ночи пригрело солнышком. -- А ведь ты славный старик,-- хвалил Косяков, хлопая Зотушку своей десницей по плечу.-- И песни отлично ноешь... -- Уж как кому поглянется, Павел Митрич. -- Так старуха-то крепко тебя обижает? -- Голодом сморила... Да и так, ежели разобрать: как пила пилит. -- Да ты выпей еще, а потом побеседуем... Зотушка не отказался от новой "мухи" и притворился совсем захмелевшим. -- А я... пришел к тебе... не тово... недаром,-- признавался Зотушка косневшим языком.-- Уж больно меня... старуха-то доехала... Стра-асть доехала!.. Хоть вот сейчас ложись... и помирай! Вот я и пришел к тебе... дельце маленькое есть... -- Я ведь тоже с тобой давно хочу поговорить, Зотей Евстратыч, и, кажется, мы столкуемся... Не насчет ли капиталов Гордея Евстратыча? -- Оно самое... оно... только я старухи до смерти боюсь... -- Вот что, пойдем лучше к тебе в флигелек, побеседуем там. -- Лладно-о!.. Косяков под руку довел пьянаго Зотушку до его флигеля и даже помог ему сесть на стул. -- Ох, боюсь старухи,-- представлялся Зотушка, раскачиваясь на стуле. -- А есть у старухи деньги? Зотушка оглянулся боязливо по сторонам и прошептал: -- Есть... -- Зотей Евстратыч, послушай меня: скажи, куда прячет старуха деньги, тогда одна половина моя, другая твоя... А то все равно нам обоим ничего не достанется! -- Обманешь ты меня? -- Я?.. Хочешь, сейчас образ со стены сниму? -- Хорошо... я тебе укажу место... только чтобы водкой меня поить до отвалу. -- Ну, где?..-- задыхавшимся шопотом спрашивал Косяков. -- А ты не больно торопись... Не запрег, чего нукаешь?.. Сейчас я тебе ничего не скажу, а через три дня все как на ладонке обясню... Как "ратник" ни умолял Зотушку, тот не сдался ни на какия просьбы и настоял на своем. Три дня пролетели быстро. Зотушка куда-то исчезал, но потом явился на третий день. Косяков все это время переживал с самым лихорадочным нетерпением, а когда вечером увидал затеплившийся во флигельке Зотушки огонек -- вздохнул свободнее; он сейчас же побежал к нему, а тот сидел на лавке бледный и изможденный, точно он перенес какую болезнь в три дня. -- Что это с тобой?-- осведомился Косяков. -- Ничего... пировал,-- коротко ответил Зотушка, ощупывая свою голову. -- Эк тебя взяло... Нашел время, нечего сказать. -- А ты думаешь, мне легко чужия-то деньги воровать?.. А?.. Может, у меня сердце все издрожалось со страху... Страсть боюсь старухи... -- Ну, сказывай, где деньги-то... Косяков давно наблюдал за Татьяной Власьевной, куда она прячет деньги, но все было безполезно. Но и Зотушке стоило немалых усилий открыть секрета Татьяны Власьевны. Он провел до десятка безсонных ночей, прежде чем укараулил старуху, когда она ходила проведать свой заветный узелок. Татьяна Власьевна прятала деньги в пяти местах -- на сарае в сене, в передбаннике, в конюшне, в дровах и наконец в ларе с овсом. Последнее место и дало возможность решить всю задачу с "ратником". Теперь Зотушка сидел на лавке, смотрел на Косякова воспаленными слезившимися глазами и все что-то шептал про себя. -- Да скажешь, что ли, дьявол!..-- приступил к нему Косяков, бледнея. -- Ладно... скажу... только мне половину... а то не скажу. -- Сказал, что отдам... Фу, чорт! Чего еще жилы-то тянешь... -- Надо замок ломать... снасть-то припас? Косяков порылся в кармане и достал оттуда плотничье долото. -- Какой угодно замок отворотим этим ключом,-- проговорил он, показывая свою снасть. -- Хорошо... Ступай во двор, там стоит ларь с овсом... -- Знаю... -- Ну, в этом ларе, в овсе, и ищи узелок... в правом углу... Только вот что: мне твоих денег не надо, а ты мне отдай камешек, который лежит тут же с деньгами... только и всего... Косяков уже шагал по двору. Ночь была светлая, и Косяков боязливо оглядывался в сторону дома, точно боялся какой засады. Вот и знакомый старый ларь. Сняв осторожно замок и накладку, Косяков еще раз оглянулся кругом и по пояс опустился в глубокий ларь, где долго шарил руками в овсе, прежде чем ущупал заветный узелок. Достав узелок из ларя, Косяков вернулся с ним в Зотушкин флигелек, проверил там деньги и передал Зотушке ту самую жилку, которую когда-то привез Михалка из Полдневской от Маркушки. -- Теперь, Павел Митрич, уходи от греха,-- проговорил Зотушка, пряча кусок кварцу за пазуху.-- С деньгами тебе везде дорога, а если вздумаешь назад оборотиться -- обоих нас в каторгу зашлют... Косяков навсегда скрылся из Белоглинскаго завода, а Зотушка истолк в ступе Маркушкину жилку и той же ночью всыпал ее в церковную кружку.