Дикое Сердце 1 часть

- Абсолютно ничего, – неприятно засмеялся Хуан. – Но если мой корабль свободен, благодаря вашей щедрости, то я должен как можно раньше выйти в море. Сейчас мне нужно работать как никогда. Я должник значительной суммы. Хорошую унцию золота, должно быть, получил этот негодяй-мошенник за украшение, которое я оставил на его подлой руке и за пролитые капли его подлой крови. Хорошую горстку унций я верну вам, конечно же, как только смогу, сеньор Д`Отремон. И как можно быстрее в добавление к старому долгу – пресловутому платку реалов, послуживших для моего первого плавания.

- Ладно, Хуан, это твое… – вмешался старый Ноэль.

- Оставьте его, Ноэль, – прервал спокойно Ренато. – Пусть говорит, что хочет. Потом ему придется выслушать меня.

- Сожалею, но мне неинтересно слушать, что скажет такой сеньор, как вы. У меня нет времени, чтобы слушать о Франции. Простите, очень приятного вам вечера.

Хуан удалился быстрыми шагами по длинному коридору, в глубине которого распахнулась дверь. Он приостановился, ослепленный солнечным светом, затем нахлобучил на свой лоб шапку моряка и горделиво двинулся вдоль двора перед часовыми, охранявшими вход.

- Не стоит ли попросить, чтобы его снова заперли? – раздраженно спросил добрый Ноэль. – Разве он не заслуживает тюрьмы, из которой вы так упорно стремились освободить его? Надеюсь, вы понимаете теперь разумность моих советов. И если вы справедливо возмущены или сожалеете о том, что помогли ему…

- Нет, Ноэль. Это вы купили ему тот кулек апельсинов?

- Что? Вы слышали?

- Да, Ноэль. И думаю о том же, о чем наверняка думаете и вы, несмотря на ваше внешнее возмущение, он, в сущности не может быть плохим. Этот человек не способен забыть первую улыбку и первый подарок. В конце концов, все разрешилось благополучно.

Они оставили позади темный коридор тюрьмы. Как и Хуана, их ослепил солнечный свет, заливавший широкий двор. Вдалеке, по склону переулка, высоко подняв голову, твердой походкой удалялся Хуан Дьявол.

15.

- Айме плохо себя чувствует, у нее болит голова и она прилегла. Она умоляет и извиняется.

Сеньора Мольнар окинула благодарным взглядом старшую дочь, которая солгала, чтобы оправдать сестру. В это время Ренато, сдерживая недовольство, вложил в руки матери букет цветов и коробку конфет, которую взял из рук сопровождавшего слуги, и с которым кивком попрощался.

- Донья Каталина, вы не передадите это Айме от моего имени?

- Конечно, сынок, конечно. Какие красивые цветы! Какая прелесть! Моника, не поставишь их в вазу? У тебя как ни у кого в этом талант.

- Я поставлю их в воду и доставлю удовольствие Айме самой убрать их в комнату.

Руки Моники задрожали, когда она взяла в руки букет, ее щеки были бледнее одеяния послушницы. Она сжимала букет, чувствуя шипы.

- Погоди, Моника, – попросил Ренато, немного стесняясь. – Если бы Айме было немного лучше, и она позволила бы мне увидеть ее хотя бы на миг, не более. Если ее не побеспокоит выйти на минутку. Говорю это, если она не сильно страдает.

- Я спрошу у нее. Ей было плохо, но я спрошу, – уступила Моника и удалилась.

Каталина и Ренато остались вдвоем в старой гостиной Мольнар и какое-то время молчали, погруженные в свои мысли, пока голос Моники не возвратил их к действительности:

- Айме просила простить ее. Она не чувствует себя в силах, чтобы подняться.

- Ей так плохо? Если мне позволят, через некоторое время мой слуга приведет доктора Дюваля.

- Ради Бога, не надо. Правда, Моника? – объяснила Каталина с подлинным беспокойством.

- Действительно, Ренато, – уверила Моника. – Айме скоро поправится; а если будет плохо, я пошлю за монастырским врачом. Не волнуйся, с ней ничего такого. По крайней мере, надеюсь, что ничего.

Она взглянула на мать, стремясь ее успокоить, пока нетерпеливый Ренато сделал несколько шагов по широкой комнате, настаивая:

- Не знаешь, что я чувствую, когда не вижу ее; ну хоть бы разок глянуть, перед там как уйти, Моника.

- Твое отсутствие будет кратковременным, если вернешься в субботу.

- Признаю, оно будет недолгим, но для меня оно вечное, а так как ты никогда не была влюблена…

- Почему бы тебе не прогуляться, сынок? – вмешалась Каталина. – Может быть, за это время…

- Как раз об этом я и подумал. Я пойду в центр по поручению мамы и перед тем, как уехать, заеду сюда. По правде, мне неспокойно, зная, что Айме больна. Но если ей не станет лучше, с вашего разрешения я привезу врача. Простите мне эту вольность, но я слишком люблю ее. Смейся сколько хочешь, Моника. Ты наверно думаешь, что я дохожу до ребячества в своей любви.

- Я ничего не думаю, а если бы и думала, какое это имеет значение? Весь мир для тебя зовется Айме, не так ли?

- Да, конечно, думаю, что ты станешь меня упрекать. Но мне было бы больно казаться смешным такой сестре как ты, чьим мнением я очень дорожу.

- Должно быть, ты держишь меня за очень сурового судью, Ренато.

- Таким суровым, как читаю это в твоих глазах, Моника. И не представляешь, как огорчает не быть достойным твоего восхищения. Но в конце концов, нужно быть терпеливым. А теперь я уж точно попрощаюсь. До скорого.