Дикое сердце

Флигель оказался такой же неуклюжей каменной постройкой, грубость которого несколько скрадывалась тем, что он просто утопал в зелени плюща. Однако когда Эмма по наружной деревянной лестнице поднялась на второй этаж, то невольно замерла, пораженная богатством внутреннего покоя. Пол был красиво выложен изразцами, расходящимися наподобие паутины — от центра до стен. Мебель резная, у стены стоял сундук с полукруглой крышкой с медными заклепками, над ним висела светлая рысья шкура, изголовьем к ней стояла кровать под алым сукном, два светильника с пирамидами желтых свечей.

За ширмой, завешанной циновками из золотистой соломы, находилась лохань для купания, на выступе стены висел умывальник с кувшином и таз из серебра. Камин был выложен серым сланцем, и перед ним стояли два изящных стула. Два небольших окна в нишах стен завершали великолепную картину. Сквозь промасленную бумагу, натянутую на рамы, в комнату проникал желтый свет.

В простенке окон на скамье сидела немолодая грузная женщина, которая оказалась настоящей великаншей, когда поднялась. Эмма едва ей достигала до предплечья.

— Благо тебе, благородная дама, — сказала она, низко кланяясь. Улыбка у нее была приятная, а в темных глазах сквозило веселье. — Мой Гвальтельм приказал мне прислуживать тебе. А зовут меня Дуода из Аванака.

Эмма невольно улыбнулась, оглядывая покой. Все как у настоящей принцессы из Робертинов. Она-то думала, что ее едва не в подземелье посадят, и, когда огромная Дуода натаскала ей теплой воды и Эмма погрузилась в нее, она почувствовала себя совсем неплохо.

Дуода старательно намылила ей голову. Несмотря на свой суровый вид, женщина оказалась на редкость болтливой. Эмма даже перешучивалась с ней.

— Надо же, — удивлялась Дуода. — А мой Гвальтельм говорил, что у тебя нрав, как у нормандской волчицы. Хотя я слышала, что в народе тебя кличут Птичкой. Говорят, Роллон выкрал тебя из крепости Байе, когда убил тамошнего графа.

Эмма стала объяснять, как все произошло на самом деле, но захлебнулась в потоке воды, который одним махом вылила на нее из огромного ведра Дуода. Застонала, когда та принялась тереть ее жесткой мочалкой.

— Подумать только, мой Гвальтельм говорил, что ты самая что ни на есть принцесса, а грязи на тебе, как на монастырской рабыне.

— Эй, потише! — плеснула в нее водой Эмма. — Клянусь верой, ты сейчас с меня кожу вместе с грязью сотрешь.

Дуода басисто захихикала, похлопала Эмму по плечу, как коня, так что та едва с головой не погрузилась вводу.

— Неженка, принцесса!

— Только не вытирай меня! — взвизгнула Эмма, когда великанша, как ребенка, подняла ее из воды и набросила полотняное покрывало… —

— Тебе бы камни на стройплощадке ворочать, — ворчала Эмма, вытираясь.

— И это приходилось, — усмехнулась женщина. — Когда мой Гвальтельм…

— Скажи на милость, отчего ты называешь преподобного епископа Шартрского «своим Гвальтельмом»?

Дуода достала из ларя белую льняную сорочку.

— А как же мне его называть, если мы с ним лет двадцать вместе прожили.

— Так ты ему вроде жены? — удивленно переспросила Эмма, выныривая из ворота сорочки, в какую ее буквально всунула Дуода.

Пожалуй, в этом не было ничего необычного. Священники часто брали к себе сожительниц. Дуода же, пока Эмма расчесывала волосы, тут же поведала ей о себе, что родом она из села Аванак, что принадлежало шартрскому монастырю Святого Петра, или, как его зовут в народе, Святого Отца. Говорят, что еще король Хлодвиг его возвел. А «ее Гвальтельм», тогда еще совсем молоденький, был при нем аббатом. Приезжал взимать десятину в их село, служил мессу. К нему неплохо относились, ибо он прощал крестьянам долги в неурожайные годы.

А посмотришь — добрым не покажется. Неразговорчив, вечно нахмурен. Однако Дуода сразу заметила, как он поглядывал на нее, когда она гнула подковы на празднике урожая и на Троицу. Поэтому ее не удивило, когда он прислал за ней своих людей и поселил при монастыре. Так они и прожили вместе. Четырех сыновей родила ему Дуода, но только младший Дюранд остался жив и сейчас служит герцогу Нейетрийскому в Париже.

— А с моим Гвальтельмом я и по сей день. Он вон теперь епископ. И я при нем.

— Что же он тебя в прислугах держит? — уже начиная дремать, спросила Эмма. — Меня Ролло желал королевой франков сделать!

После дороги и купания ее клонило в сон. Ответ Дуоды слышала, как сквозь дрему. Та говорила, что ей, простой крестьянке, не на что было рассчитывать. Она же Эмма из королевского рода франков, и язычнику Роллону выгодно взять ее в жены, ибо брак с Птичкой его вмиг возвысит до уровня монархов Европы.