Дикое золото

– Обижаете-с! Гнездаков никогда доносителем не был-с! Убивать людишек случалось, а вот доносить – нет-с! Я, наоборот, предупредить хочу об осторожности, видя сердечную симпатию двух столь младых и красивых созданий-с! Поверьте, из искреннего к вам расположения, ваше благородие! Господин Иванихин изволят раненько вставать-с, только что в окне конторы маячили. Сегодня сошло, а завтра могут и усмотреть-с. Вы уж как-нибудь след путайте…

Самое противное, что он был кругом прав, варнак, каторжанская морда, – неосмотрительно было возвращаться рука об руку чуть ли не до главной улицы поселка…

– Ладно, смотри у меня… – многозначительно сказал Бестужев. – Отойди, не загораживай дорогу…

Стоя на прежнем месте, оглянувшись, Гнездаков вдруг зачастил плаксивой скороговоркой:

– Ваше благородие, господин ротмистр! Сделайте такую божескую милость, не вешайте-с всех собак на бедного старика! Все грешны, по мелочам я имею в виду, иногда кой-что и прилипнет к рукам, да и с женским полом бывают казусы… Только это не я… насчет обозов… видит бог вседержитель, не я! Вы этой гнусной бумажке-то ходу не давайте, милостивец!

– Какой такой бумажке?

– А то не знаете, хе-хе-хе-с…

– Не знаю, – сказал Бестужев. – Извольте изъясняться без загадок.

– И правда не знаете? Это вам не донесли еще… так донесут непременно. Людишки, надо вам знать, почти поголовно аспиды, сквернавцы и гнусь… Какая-то ехидна прислала господину Иванихину неподписанный донос на покорного слугу вашего – быдто, значит, я караваны и граблю… Господин Иванихин, положим, своего верного раба знает доподлинно и в обиду не даст, да кто ж вас ведает, гостя столичного? Ваше благородие, Леонид Карлович, не погубите душу! Не я это!

Пожалуй что, его страх был неподдельным. «Ну что же, намотаем на ус», – сказал себе Бестужев. И грозно пообещал:

– Разберемся беспристрастно, могу заверить… – И, коротко поклонившись, заторопился прочь, мимо конторы, мимо окна на втором этаже, откуда выползали сизые пласты табачного дыма. Проскользнуть незамеченным не удалось – из окна высунулась по-домашнему растрепанная голова Иванихина:

– Леонид Карлович, вот кстати! Поднимитесь-ка…

Облик его и голос были, конечно, совсем не так грозны, как следовало ожидать от разъяренного отца, вскройся все. Ни о чем он не подозревал. И все равно Бестужев, входя в кабинет, ощущал жгучую неловкость.

– Садитесь к столу, – пригласил Иванихин, в шлепанцах и ярком персидском халате на голое тело. – Коньячку хотите?

– Помилуйте, – сказал Бестужев. – В пять-то часов утра?

– Хиреет наше славное офицерство, – печально сказал Иванихин, наливая себе треть стакана. – Помню, будучи вашим ровесником, ха-арошую однажды пьянку закатили с драгунскими – на семеро суток и до чертей… Ну, как хотите. Ваше здоровье! А мы тут только что кончили совещаться с Мельниковым и Енгалычевым, караван-то очередной пора собирать в дорогу, а в сердце поневоле закрадывается тревога, вот и приходится лечить нервы… лекарством, – он, полузакрыв глаза, сквозь зубы высосал шустовское «лекарство», как воду. – Не тот плох, Леонид Карлович, кто пьет, а тот, кто разум теряет… Не расскажете, откуда или куда в такую рань? Или это настолько секретно?

– Да как вам сказать, пожалуй что… – сказал Бестужев, про себя содрогаясь от неловкости. – Была тут служебная встреча…

– Понятно, – серьезно сказал Иванихин. – Что ж, в эти дела не лезу. Вы их знаете лучше. Скажите-ка… Как вы думаете, и на этот раз… нападут?

– Хотелось бы быть оптимистом, но… – сказал Бестужев. – Не могу объяснить, на чем зиждется уверенность, но не сомневаюсь, что нападут. Семнадцать пудов золота… Я бы на их месте напал. Благо почти все казаки со стражниками на «Благодатном»… Я слышал, там волнения?

– Ну, волнения – чересчур громко сказано, – отмахнулся Иванихин. – Однако ж бучу подняли, и исправник перебросил туда чуть ли не всю казенную силу… Леонид Карлович, я вас прекрасно понимаю – насчет уверенности. У вас в городе это называется интуицией, а у нас, таежных дикарей – чутьем. Чую я их, Леонид Карлович, – признался он. – Я вполне трезв, не подумайте… Звериным нюхом чую, как эти волки ходят вокруг моего золота… Как у них слюнки текут промеж клыков…

– Константин Фомич, можете вы искренне ответить на мой вопрос? – спросил Бестужев. – Гнездакову вы верите? Я неправильно выразился, простите… Как по-вашему, не может он быть связан…

– Глупости, – не раздумывая, ответил Иванихин. – Вздор и чепуха. Не стану забираться в психологические дебри, скажу вам попросту: Луку я знаю. Всю его поганую душу знаю до донышка. Изучил за восемь лет раба божьего, обшитого кожею. А потому всякие спекуляции на тему о его причастности решительно отметаю.

– Нельзя ли, тем не менее, взглянуть на анонимный донос по его поводу?

– Какой еще? А… Возьмите у Польщикова, я у него оставил, а он наверняка сохранил – он служака аккуратный, хоть и фатально невезучий… Но говорю вам со всей уверенностью: вздор!