Читаем Диковинки Красного угла полностью

На этот раз Юлия Петровна сознания не теряла. Юлия Петровна не боялась смерти, на фронте от пуль не пряталась, она не боялась боли, она боялась сильной боли. А кто ее не боится? От второй раны крови было больше, но боли почему-то меньше.

– Чего тебе надо? Договора у меня нет, где он не знаю, ничего ты не вернешь, ничего не подожжешь. Ну?

– Надо мне тебя убить, Юлечка. Затем и послан.

– Ну так убивай. Детей отпусти.

– Разве таких свидетелей отпускают, Юлечка? А потом-таки и подожжем. Кроме казино здесь ничего не будет, в натуре.

– Не подожжешь, не загорится, – и при этих словах на ее изуродованных разбитых губах возникла улыбка.

Ни разу в жизни еще не улыбалась Юлия Петровна такой улыбкой. Само по себе сказалось "не загорится" и тут же уверенностью как бы обволоклось сказанное – не загорится! Когда такой улыбкой улыбается изуродованный рот, и из головы в него по глазам течет кровь, и все это сквозь седые окровавленные волосы... Даже Хрюн очень для себя необычным взглядом разглядывал Юлию Петровну.

– Ты чего скалишься, сейчас плакать будешь.

– О тебе б кто заплакал.

"Вот ты и заплачь!" – будто Зоин голос прошелестел в ушах.

– Не могу, – ответила она голосу.

– Ты под дурочку не канай, сама с собой не болтай. Ты мне вот что скажи, ты ж ворошиловский стрелок, ну ради каких хренов ты все это наворотила?! Чо те казино сделало?! Зачем тебе вместо него церковь? Ну причем здесь ты и Он? – главарь махнул рукой за голову Юлии Петровны на Лик Распятого Христа.

– Он при всем. Я столько в жизни натворила...

– Ну так натвори еще больше. Больше ж ничего не остается.

– Остается.

– Да ладно, ты-то не будешь буровить всякие сказочки про Небеса, ты ж ворошиловский стрелок, ты ж по ним всю жизнь стреляла.

– Отстрелялась...

– На принцип поперла на старости лет?

– Дурак ты... На принцип я перла, когда стреляла. Сгорели принципы.

– Что ж ты так запросто принципы свои поджигаешь?

– Это не я, – улыбка Юлии Петровны стала еще ярче, – это вон у нас мастер-поджигатель, Зойка-молитвенница. Может, и твои сгорят. А, Зойк?

– Сгорят, – громко и твердо сказала Зоя.

– Смотри-ка, они у меня не деревянные...

– А у меня они из броневой стали были, – перебила Юлия Петровна. – Все одно сгорели. Тот, к Кому ты меня привязал...

– А хочешь, отвяжу?! – главарь подскочил почти вплотную к привязанной Юлии Петровне. – Возродим принципы из пепла! Как говорил мой кум в зоне.

Если б можно было отшатнуться, Юлия Петровна обязательно отшатнулась бы, настолько страшен был подскочивший главарь. Но отшатываться было некуда, только спина и голова еще крепче прижались к Спасителю.

– Щас посмотрим, насколько люб тебе Тот, к Которому я тебя привязал.

– Эх, кабы так было! Не было времени у меня полюбить Его... – выдохнуло едва слышно из изуродованного рта.

– Ну а любовь к свободе-то есть? А у кого ее нет? И я тебе обещаю свободу. В натуре. А что я говорю, я делаю. И тебе свободу и именинникам вот этим.

– Э, ты чо, Хрюн...

– Ша, Свистун, не свистеть. Мое дело – мой ответ. От своих под молотки пойду, но сделаю, как сказал. Из принципа! Ха-ха-ха... Но для этого в дарц поиграем. Вот этими дротиками с опереньем ты в глаза должна попасть Тому, к Кому я тебя привязал. И отвяжу для игры.

– Не дождешься! – крикнула Зоя.

– Это мы посмотрим!

– А зачем тебе это? – тихо спросила Юлия Петровна. – Чего Он тебе сделал?

– А вот толком сам не знаю, вот хочется! – стоял над левым плечом черный круг и трясся от хохота черноголова... – Может, я успокоиться хочу.

– А и действительно, чего это ты разволновался?

– Я непонятку не люблю! Никогда не бывал в непонятке. И не буду. Гляжу я на эту име-нин-ни-цу и вижу непонятку. На тебя с винтовочкой твоей насмотрелся. На кодлу вашу насмотрелся, на шнифты ваши, где сплошь – непонятка. И выходит, что непонятка эта от Него, от пахана вашего, к Которому я тебя привязал.

– И от дротиков в Его глазах ты успокоишься?

– Да! Только ты должна эти дротики бросить! – резким выкриком выделил главарь слово "ты". – Вот и конец будет непонятке. Какая ж непонятка, если в простое размалеванное дерево дротик бросаешь, а не в глаз отцу. А в глаз отцу я и не потребовал бы! А так, Тот, к Которому я тебя привязал – простая деревяшка есть. Так что развязываю и – бросай!

– Не дождешься! – опять крикнула Зоя.

"Дротики в глазах Спасителя – и от этого успокоение, и ради этого от своих под молотки? Вот ужас-то!" – с содроганием думала Зоя, когда выкрикивала.

– А ты – под молотки?

– Да!

Аж присвистнул Свистун, на главаря глядя. Ай да непонятка! Или в самом деле крыша у него поехала, или... – непонятка! Так ее раз-так, в натуре...

– Нет, – сказала Юлия Петровна.

– Уж не жалко ли тебе меня стало?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги / Проза / Классическая проза