Проснулся Пишванин не скоро. По карнизу за окном упорно бил дождь, а где-то в двух сотнях саженей бил одиночный колокол. Офицер очень хорошо отдохнул и улыбался потолку, заложив руки за голову. Да, давно он так не спал! Но посмотрев на часы, Пишванин забеспокоился — прошло 15 часов, и командование точно его потеряло. Впрочем, ему обещали три дня отпусков — утвердить не утвердили, но обещанием можно было прикрыться. Штабс-капитан встал и посмотрел в окно. Окно выходило на Мариинский мост. У моста было немноголюдно, лишь священник бегом бежал к южной площади.
Пишванин вышел из комнаты и постучался в соседнюю квартиру, где недавно реквизировал подушку. Дверь открыла молодая женщина с ребенком.
— Здравствуйте. Я у вас вчера подушку забрал… Получите назад. И вот, — летчик не глядя отсыпал какой-то мелочи за «постой», положил подушку у порога и быстро сбежал с лестницы.
От порога открывалась ясная картина. Точнее, совсем не ясная: все небо было в суровых бурых тучах, дождь умеренно лил, настроение от этого жутко портилось, но все же ясным оставался строй корниловцев на площади. Очевидно: будет парад. Пишванин вскользь пожалел, что уснул в каком-то гадюшнике — ведь он сам мог участвовать в этом параде, вернись он в штаб вчера.
— И снова здрасте Вам, господин офицер, — непонятно откуда появился вчерашний дворник.
— Здравствуйте, — пассивно ответил Пишванин.
— А Вы чего там, всю ночь пробыли? В комнатке-то?
— Всю ночь. А что? — летчик прямо посмотрел на дворника.
— Да так… Странность-с, — дворник сделал слишком большое ударение на словоерсе.
— Я жил в той комнате при большевиках. Полтора года назад. Считайте глупой ностальгией — я так считаю, по крайней мере.
— А ну оно понятно, свой дом всегда радость большая, — понятливо закивал дворник, но осекся, поняв, что речь идет о грязной комнатке. — А сколько жили-то?
— Да три дня. А у нас парад? — спросил Пишванин, лишь бы отделаться от комнаты.
— Молебен, молебен, — снова закивал дворник, — а потом обещались и парадом нас побаловать. А Вы чего не с войсками, господин офицер?
— А Вы чего на молебен не пошли?
— Да я все утро задний двор отмываю. Ишь какие — чего в изобилии от большевиков жди, так это грязи. Все улицы окурками завалили! Есть же, знаете ли, мусорные ямы, а то и выгребные во дворах — бросай туда! Так нет, тут вам и плюну, тут вам и окурочками землю удобрю, тут вас и Бог знает что! Не хотят в чистоте жить. А я — убирай. Вот мусору от них много да в тюрьму всех пересажали. А так чтоб хлеба дать — так хр… То есть, это, так ничего, не дают. Хлеба не дают, знаете ли, — дворник осекся и потерялся.
— А не знаете, где наши штаб обустроили?
— Знаю, как не знаю! Вот, напротив, в Скоропадском дворце, — он указал на известное помпезное здание на углу в стиле модерн. — Его раньше гостиницей «Берлин» кликали. Хороша была гостиница — богатая.
— А комендантом кого назначили?
— Уж этого не слышал, прошу извинить, господин офицер.
Пишванину надоел дождь, но и идти на площадь почему-то жутко не хотелось. Звуки молебна от мощного баса священника растекались по всем близлежащим улицам. Офицер прислонился к стене дома и стал рассеянно слушать. Дворник, видимо решивший, что они с «господином офицером» теперь свои, остался тут же. Он снял шапку и крестился каждый раз, когда до него доносилось «…во Имя Отца и Сына и Святаго Духа».
— А почему Вы раньше не убирали? — опять же пассивно спросил Пишванин.
— А как тут уберешь, господин офицер! — дворник начал тихо, но тут же сорвался чуть не на крик. — Нашего брата дворника еще в начале того года похапали по городу и в чеку посадили — во. Говорят, мол, вы в старорежимные времена низшим полицейским чином служили, — последние слова дворник проговорил с особенной гордостью. — Стало быть, вы контрреволюционеры махровые и вредный элемент. А какой я, скажите, вредный элемент? Я что, их бомбистов по тайным квартирам ловил? Да у нас в Орле и не бомбили никого — куда там, уезд и есть уезд.
— Губерния, — флегматично поправил летчик.
— Как скажете. А все одно — Москва пусть и близко, а все… А с Москвой то, мил… господин офицер, как? — исподтишка заглянул дворник в глаза собеседника. Тот смотрел в землю, но взгляд дворника учуял.
— Возьмем Москву. Возьмем. — Сказал он твердо.