Диктатор

После Сталина к Горькому стали подходить стоявшие до этого чуть поодаль его сподвижники. Молотов и Каганович поздоровались с хозяином деловито, даже с серьезным видом, не позволив себе улыбнуться. Ворошилов отпустил какую-то шутку и первым рассмеялся, зато Бухарин схватил Горького за плечи и стал весело и столь усердно турсучить его, что тот запросил пощады:

— Вы, Николай Иванович, хоть с виду и мужичок с ноготок, но ручищи у вас тяжелые, как у волжского грузчика! Прошу пощадить старого и очень спокойного писателя!

— А кто был на Волге первостатейным грузчиком, как не будущий классик Максим Горький? — задиристо спросил Бухарин, звонко рассмеявшись.

— Молодость побеждает,— смиренно сказал Горький.— Молодость всегда права.

— Николай! — раздался повелительный голос Сталина.— Ты рискуешь вывести Алексея Максимовича из строя. И сорвешь нашу встречу. А главное, непростительно тормозишь наше успешное продвижение к столу.

Трудно было понять истинное настроение Сталина — едва приметное недовольство было смешано с шуточной интонацией.

— Главное, чтобы не тормозил продвижение к социализму! — попробовал отшутиться Бухарин.

— Социализм ты нам еще раньше пытался затормозить,— хлестнул его обидной фразой Сталин.— Но не будем сейчас об этом, мы же не на заседании Политбюро, а в гостях у хлебосольного хозяина.

По дороге в столовую, предназначенную специально для торжественных приемов и как бы соединявшую на первом этаже дачи два ее противоположных крыла, Сталин и сопровождавшие его здоровались с писателями, которых им представлял Горький.

— К чему тратить время на весь этот церемониал? — весело спросил Сталин,— Разве мы не знаем наших советских писателей? Мы не знаем только тех, кто не с нами, кто поет с чужого голоса.

И тут Сталин, неожиданно увидев стоящего в сторонке Андрея, подошел к нему и протянул руку. Андрей не ожидал этого и в сильном смущении пожал руку вождя, боясь взглянуть ему прямо в лицо. Сейчас его особенно поразило то несоответствие, которое было между Сталиным, изображенным на портретах, и живым Сталиным, стоящим рядом с ним, смотревшим на него в упор и слегка пожавшим его вздрогнувшую от страха и счастья руку. Отважившись взглянуть на вождя, Андрей хорошо рассмотрел, что Сталин был невысок, худощав, в темных его волосах сквозила седина. Прямой, с явно выраженным чувством достоинства взгляд был исполнен неброского мужества, а улыбка, обозначавшаяся на лице, мгновенно менялась и, наверное, потому так и осталась не распознанной Андреем: в ней сквозила то сердечность, то насмешливость, то добродушие, то непреклонность — тот многомерный спектр, казалось бы, несоединимых и взаимно исключающих друг друга чувств, от которого становилось не по себе.

Горький, еще незнакомый с Андреем, смотрел на него удивленно и озабоченно, так как не мог представить его Сталину. И тут Андрей совладал с собой и, будто бросаясь в ледяную воду, представился сам:

— Грач, сотрудник «Правды», товарищ Сталин.

Сталин, уже собиравшийся проследовать дальше, подзадержался.

— Так это вы и есть тот самый товарищ Грач, о котором мы недавно говорили с товарищем Мехлисом? — Он спросил это мягко, даже дружелюбно.

— Да, товарищ Сталин.

— Очень хорошо. Мы возлагаем на вас определенные надежды.— И, заметив, что Андрей смущенно опустил глаза, добавил: — Только никогда не прячьте глаза! Глаза даны человеку, чтобы он смотрел на мир прямо и честно!

— Я постараюсь…— начал было Андрей, сам еще не осознав, относятся ли заверения, которые он хотел высказать, к тому, что вождь возлагает на него определенные надежды, или к тому, что обещает впредь смотреть на мир честными глазами.

— Не надо заверений,— остановил его Сталин.— Докажите делом.— Он лукаво взглянул на Андрея и негромко добавил, почему-то слегка нахмурившись: — Вот теперь я, кажется, припоминаю, что мы с вами уже встречались. Правда, при совсем других обстоятельствах.

И, не вдаваясь в подробности, пошел дальше рядом с Горьким.

«Он сказал о разговоре с Мехлисом,— подумал Андрей,— Значит, самому Сталину я обязан своим назначением?»

В столовой все расселись, видимо, по заранее определенным местам. По одну сторону стола, посередине, сел Сталин, рядом с ним опустился на стул Горький. И хотя все приглашенные писатели разместились напротив, Алексей Толстой занял место слева от вождя, как бы подчеркивая свою близость к нему и тем самым обозначая свою значительность.

Стол ломился от яств. Тут было и множество холодных закусок, и окорока, и блюда со стерлядью в окружении креветок и маслин, и рябчики, зажаренные на вертеле, и икра, и множество всевозможных напитков — от коньяка и водки до французских вин, ликеров и шампанского.

Когда все расселись и в столовой установилась тишина, Горький, превозмогая боль в пояснице, тяжело поднялся из-за стола с рюмкой в руке и, нещадно морща бугристый лоб, глухо заговорил, то и дело прерывая слова покашливанием: