Диктатор

Одно было хорошо для нас с Еленой в первые месяцы войны. Я стал рано возвращаться домой. Если раньше разрешали засиживаться в лаборатории, и я задерживался, сколько хватало сил — эксперименты шли трудно, — то теперь в вечерние часы институт запирался, чтобы обезопаситься от проникновения диверсантов ночью в здание, где оставалось лишь несколько сотрудников, так нам объяснили. Я доказывал, что во время войны надо умножить старания, а меня обрывали: директива обсуждению не подлежит, извольте подчиняться. Я подчинялся, Елена радовалась: даже после свадьбы мы не проводили столько времени вместе!

— Что говорят в очередях? — спрашивал я.

— Очень многое! И не всегда враньё. Две недели твердили, что уменьшат мясную норму. И что же? На этот месяц вообще не будет мяса. Боятся, что второго метеонападения не отразят, и тогда урожая не ждать. Как ты думаешь, будет второе метеонападение?

— Генералы Аментолы не делятся с нами стратегическими планами. Вообще-то наши метеогенераторные станции — предприятия надёжные.

Я говорил о надёжности метеогенераторных станций для успокоения Елены. Они работали хорошо лишь в спокойных условиях — мира, а не войны. Создание циклонов разработали неплохо, но вождение циклонов в атмосфере относилось скорей к искусству, чем к технологии. Казимир Штупа ещё до войны говорил мне, что пойманного в сети тигра гораздо легче подчинить своей воле, чем порождённый циклон: «Веду его с океана на степи для умеренного напоения земли, а он над морем внезапно свивается в дикую бурю и три четверти своих водных запасов обрушивает на воду же. Для каждого циклона существует критическая масса и критический объём, сверх которых они становятся неуправляемыми. Но каковы эти масса и объём, никто точно не знает. В трудной ситуации полагаемся на интуицию».

Во время первого — неожиданного — метеонападения нашим метеорологам удалось отразить удар. Привычка к технологической бдительности — без этого можно потерять контроль над буйством воздушных масс — позволила нашим метеогенераторам отогнать внезапно брошенный на нас циклон. Он слишком быстро мчался, это насторожило дальние посты контроля. Буря бушевала всего одну ночь. Уже к утру восстановилось чистое небо.

Зато на суше враги теснили нас. Соединённая армия кортезов и родеров отогнала патинов и наших добровольцев от границ Родера, продвинулась в глубь Ламарии, отбила Ламу. Война переламывалась в пользу врагов.

Я получил призывную повестку. Мне предписывалось немедля записаться в добровольцы.

— Иду воевать, — сказал я Елене. — Мне присвоен чин капитана-добровольца.

— Почему капитана? — Что я могу быть только добровольцем, она и сама понимала. Артур Маруцзян тысячи раз говорил, что профессиональная армия у нас большой быть не может: мы не воинственная страна. Не знаю, был ли в мире хоть один дурак, кого он мог обмануть таким нехитрым враньём.

— Потому капитан, что три года назад выслушал курс военных наук и прошёл полевую подготовку, — напомнил я. — Без отрыва от лаборатории и по своему добровольному решению, предписанному специальным приказом. Разве ты не помнишь, что я в те дни почти не появлялся дома?

— Ты так часто забывал появляться дома, что я уже не помню причин — добровольная ли военная подготовка или вынужденная задержка у лабораторных механизмов. Между прочим, и я мобилизована. Буду синтезировать лекарства на фармацевтическом заводе. Завтра в десять утра должна быть на месте сбора.

— Мне в шесть утра. Даже поспать не дадут!

На утро на призывном пункте я повстречал моего помощника Павла Прищепу. Его забрали от нас в начале войны.

— Андрей, беру тебя, — сказал он. — Я сформировал два добровольческих батальона, с третьим отправлюсь сам. И знаешь куда? В дивизию «Стальной таран». А ею командует мой отец. Уясняешь ситуацию?

— Ситуация прекрасная. Генерал Леонид Прищепа профессиональный военный — всё-таки гарантия от добровольческих ошибок и военного невежества. А в качестве кого вербуешь меня?

— По нашей специальности — в радиодиверсанты. Дивизия отца оснащена радиоимпульсаторами, резонансными орудиями и электроартиллерией. От Гамова на складах ничего важного не утаить.

— Гамова?

— Гамова. Он теперь майор — зампотех отца. Прирождённый военный, говорит отец.

Этот вечер, проведённый с Еленой, был последним перед расставанием. Она уезжала в Адан на фабрику медицинских препаратов, я уезжал на запад, в лесистые горы Патины. Я откинул штору и выглянул в окно — почудились тревожные крики. Забон лежал в темноте — чтобы даже случайно не вспыхнул где-нибудь свет, из уличных фонарей выкрутили лампы. В нашей квартире раньше горели шестнадцать ламп, нам оставили четыре — по числу помещений. Снаружи кричали мужчины, там дрались. Шум завершился призывом о помощи.

— Ночной грабёж, — сказал я. — Кого-то придушили или забили насмерть. Нет ночи без разбоя. Надеюсь, ты одна не возвращаешься?

— Мы собираемся по пять, по шесть женщин. Ещё недавно нас развозили на служебных автобусах, но все автобусы объявили добровольным пожертвованием фронту от нашего учреждения. И вместе с водителями увезли.