Диктатор

— Гамов, вам пора в постель — набраться сил перед выступлением в эфире. А мне пора к оперативной работе. Одна просьба: ваше появление на стерео — завтра. Но если хоть малейшее, хоть крохотное… лучше отложить ваше слово к миру, чем рисковать осложнением!

Гамов радостно улыбался.

— Никаких осложнений! Скоро, очень скоро я смогу воротиться на свое место.

— Надеюсь на это, — сказал я и ушел.

Два вопроса оставались нерешенными: не предпринял ли упрямый вояка Плисс враждебных действий против наших людей, вступивших на территорию Клура, и доходит ли помощь сразу до тех, кому она назначена, — до женщин и детей? Пеано успокоил меня: никаких передвижений войск в Клуре не отмечено, захватов продовольствия военными не наблюдается. Готлиб Бар добавил, что армия клуров устранилась от приема и распределения продовольствия. Гражданские Комитеты Помощи принимают грузы и раздают их в своих районах по семьям. Не знаю, договорился ли Готлиб Бар заранее с клурами о механизме распределения либо клуры сами позаботились о порядке, но эшелоны прибывали в заранее назначенные им места, а местная администрация дальше действовала сама. Разгруженные эшелоны должны были тут же возвращаться назад — и это был единственный пункт в плане помощи, который не удалось выполнить. Клуры не выпускали наших людей. Повсеместно пустые машины оставались на улицах, а водители и охрана вовлекались в уличные празднества. И если бы я не беспокоился о том, что за внешней картиной ликования где-то уже набирают силы притихнувшие на время враги, если бы, повторяю, меня не тревожило загадочное молчание словоохотливого еще недавно генерала Плисса, я от души наслаждался бы зрелищем, каким не уставали заполнять эфир операторы Исиро.

Втайне, не доверяя собственным предчувствиям, я надеялся, что наша великодушная акция вызовет братство среди солдат Клура и наших. Вооруженные клуры приветствовали салютами эшелоны помощи, но, пронзая небо молниями импульсаторов, сами эти импульсаторы на землю не бросали. Надежды Гамова не сбывались, реальней были скорей мои мрачные опасения, что дальше использования наших даров армия клуров не двинется.

А население Клура вело себя по-другому. Женщины, пытавшиеся захватить стереостанцию и призывавшие нас на помощь как друзей, показывали на улицах всех городов, что призывы те шли от души, а не только от измученного недоеданием желудка. И если мужчины еще только дружески жали руки водителям и охранникам эшелонов и поднимали шляпы, то женщины неистовствовали. Они кидались обнимать и целовать их. Я увидел, как две солидные дамы, задержав одного солдатика, тащили его каждая к себе и покрывали поцелуями. А он, ошалевший от смущения, вырвался и трусливо сбежал. Впрочем, сбежал ненадолго, его тут же перехватила стайка девушек и с хохотом тормошила и целовала, и он уже каждой подставлял губы. А над веселым смехом толпы плыл в воздухе гул колоколов, в храмах звонари трудились не покладая рук, только к полночи утих благодарственный звон. Гулянки и смех продолжались всю ночь — не только на улицах, а и в домах, куда чуть ли не силком тащили наших солдат, они не очень и противились такому насилию, хотя каждому заранее разъясняли, что стычек в Клуре не допускать и вольного общения с населением тоже. Я отметил неожиданную особенность — клуры голодали, каждый кусочек хлеба, каждый стакан молока был чуть ли не драгоценностью. Но недостатка в вине не было, под вечер многие были навеселе — и не только клуры, но и наши солдаты.

Все это было хорошо, конечно. Но генерал Плисс молчал, а должен был хоть что-то сказать, хоть промычать что-то невразумительное, если уж разучился общаться с людьми иначе чем языком приказов. Под утро, так и не дождавшись официальной реакции на наше благотворительное вторжение в Клур, я задремал.

Утром меня разбудил Прищепа.

— Андрей, включай скорее стереовизор! — кричал он, чрезвычайно взволнованный. — Речь королевы Агнессы! Корина объявляет мир. Президент Нордага в Корине, он добрался туда, едва не погиб. Он тоже выступает.