Диктатор

Я спрятал интердатчик и задумался. Сперва о снабжении армии водолетами, трудностях у Штупы — резервы энерговоды у него таяли. И утешился — скоро, скоро последний водолет перелетит на свою базу, и тогда все энергозаводы будут работать на Штупу — и горе Вакселю! И еще я думал, удалась ли наша хитрая маскировка — объявить Бернулли и меня предателями своих стран? Павел сказал, что Аментола открыл шлюзы помощи нашим изменившим союзникам. Значит, удалась! А надолго ли? Аментола может потребовать от них срочного выступления. Пример Кондука для них страшен, но и требования президента не отринуть. Если южные соседи ринутся на нас раньше, чем мы на Вакселя, удар наш много потеряет в эффективности.

Вскоре я устал от политики. Переход в небытие, даже обманный, дался нелегко, мысли быстро теряли остроту. Я стал думать о Елене.

Я видел, как она стояла в камере в ту последнюю минуту нашего свидания. Ее лицо исказилось, глаза сверкали, она вдруг стала очень некрасивой. «Ненавижу тебя! — говорила она. — Боже, как я тебя ненавижу!» Это нелегко пережить.

— Хватит! — крикнул я на себя. — Все идет, как и должно идти!

Я сделал несколько шагов по дорожке. Ноги все же не обрели прежней крепости, в икрах скоро заныло. Я был один, если не считать деревьев, кустов, оставленной позади скамейки да какой-то тусклой звездочки, выбравшейся на темнеющий небосклон. Вот так бдительная охрана, подумал я и негромко проговорил:

— Григорий, вы где?

Он мигом возник из кустика, как демон из бутылки.

— Вы меня звали, генерал?

— Звал. Но как вы услышали, я не кричал.

Ухмыляясь, он показал на кругляшок, приклеенный возле уха.

— Настроен на ваш голос. Как бы ни сказали, услышу.

— Спасибо, что предупредили, Григорий. А как сделать, чтобы вы не слышали моих бесед с другими?

— На открытом воздухе нельзя, — сказал он честно. — Если специально не выключить приемник. А у себя в кабинете вы экранированы. Там вызываете меня нажатием кнопок на столе или видеоскопе. Разрешите вопрос. Вы меня позвали? Что я должен сделать?

— Знаете ли вы двух ученых, работающих поблизости?

— Два чудака. Невообразимые люди!

— Нельзя ли попросить их ко мне?

— Когда доставить обоих?

— Попросить, — повторил я. — В мою комнату, чтобы вы нас не подслушивали.

Он проводил меня до дома и уселся на веранде. Не было заметно, чтобы он торопился выполнить мою просьбу. Вероятно, он незаметно для меня передал ее другим охранникам.

2

В комнате стояло несколько спальных кресел и диван. Спальными я назвал их потому, что погружение в их просторные недра быстро вызывало сон. Диван был жестким, как скамья, ко сну он никого не клонил. Я погрузился в кресло и задремал. Меня разбудил шелест. Передо мной стояли двое мужчин, один водил ногой по паркету — деликатно создавал пробудивший меня шум. Они дружно заулыбались, чуть я открыл глаза.

— Бертольд Швурц, ядрофизик, — сказал один и поклонился, не приближаясь и не протягивая руки.

— Бертольд Козюра, хронофизик, — и этот поклонился без рукопожатия.

С полминуты я рассматривал обоих, забыв, что сам вызывал их. Они терпеливо ждали моего вопроса.

— Метафизиков среди вас нет? — спросил я.

— Мы даже не мистики, — отверг подозрение Бертольд Швурц, — мы ученые.

— Экспериментаторы, — дополнил Бертольд Козюра. — это, знаете…

— Знаю. Сам работал в лаборатории. Но о вашей услышал только здесь. Давно вы существуете и что изучаете?

— Мы очень секретные, о нас не сообщают, — разъяснил Бертольд Швурц.

— Мы очень важные, — дополнил Бертольд Козюра. — В смысле перспектив наших исследований.

— Нас создал маршал Комлин, — продолжал Швурц. — Он считал, что наш успех может изменить весь ход истории. Мы тоже так считаем.

— Нас финансирует полковник Прищепа, — дополнил Козюра. — Он уверен, что наша работа оправдает любые затраты. Мы с ним согласны.

— Очень рады ввести вас в курс наших великих открытий, — это сказал Бертольд Швурц.

— Счастливы не откладывать этого дела, — возгласил Бертольд Козюра.

— Начинайте вы, — предложил я Швурцу. — Ядрофизик, не ошибаюсь?

— Да, физика ядра. Новая наука, у нас о ней еще никто не знает. Кроме нас двоих, конечно.

— Никто не знает у нас? Где же тогда знают?

— Об этом скажет мой друг Козюра, он хорошо изучил запределье нашего мира. Начать ему?

— Я уже сказал — начинайте вы.

Кроме имен, у обоих физиков было еще одно общее свойство — и оно первое привлекало глаз: ни одна волосинка не омрачала их сияющих черепов, даже цвет кожи на головах был одинаков — голубовато-желтоватый, резко отличный от розоватости лбов и щек. В остальном оба физика были люди как люди: один непомерно высок и худ, другой столь же непомерно низок и толст, один длинно- и узкорук, другой короткорук и широкопал.