Диктатор мира

— Очень жаль! «Circus Maximus» сейчас великолепен. Возьмите хотя бы осла Джимми, который решает задачи на составление уравнений с двумя неизвестными! А доктор Краген? Политический эксцентрик, как его называют?.. Удивителен! Кто угодно из публики дает тему, и он, представьте, сразу произносит блестящую парламентскую речь. С цифрами, с аргументами, с историческими справками. И для какой угодно партии. Кстати, может быть, соберемся сегодня вместе? Жалеть не будете, Gnadige!

— Нет, благодарю… Как-то нет настроения…

— А в «Рабочий дворец»? Сегодня — пантомима «Роман в фаланстере»… Погодите, что еще дают? Я помню репертуар: в Opernhaus'е «Капиталист-скиталец»… В оперетте Тиргартена «Превращение элементов». В оперетте Куно «Машина Мюнхгаузена». В драматическом в Шарлоттен-бурге, кажется, мелодрама «Дитя металлиста»… В фоно-кино-Паласе — «Загадочный девятиугольник…» В фоно-киноКазино…

— Здравствуйте, доктор, — обрадованно произнесла Ариадна, прервав вдохновенные перечисления молодого человека. — Мама, была у баронессы?

— Да. Мы вместе оттуда. Взяла журнал…

Не добившись согласия, Негг' Кунце грустно откланялся. Софья Ивановна отправилась на кухню. И Ариадна осталась в гостиной с доктором.

— Вы простите, что я против правила, — печальным, несвойственным для него тоном проговорил Штральгаузен.

— Теперь пять минут четвертого, а ведь в три все визиты без приглашения кончаются… Но я бы хотел, Frau Ариадна, сегодняшний вечер обязательно провести у вас. Мне, в общем, очень нехорошо…

Он был неузнаваем. Где обычная самоуверенность? Снисходительность? Покровительственное отношение к собеседнику?

— Ну конечно! — дружески произнесла Ариадна. — Вы ведь знаете, какое удовольствие доставляют ваши беседы… А что с вами? Неприятность какая-нибудь?

То, что всегда так не нравилось в нем, — сейчас как будто исчезло. И ей представилось: если бы он был всегда таким… Простым… Гениальный ум при отсутствии рисовки, при искренности, при интересной внешности…

— Неприятность? — поднял он на нее грустные глаза. — Я сам не знаю… Да, конечно, неприятность. Даже больше: горе. Нет, нет! — вскочил вдруг он, страдальчески улыбаясь. — Счастье! Я пойду дальше! Я сделаю больше! Но только…

Он сел. Сидел долго молча, опустив голову, не двигаясь. Затем посмотрел на нее… Совсем не тем взглядом, который ей всегда бывал так неприятен. В этом взгляде сейчас — как будто надежда на что-то, тоска в то же время…

— Вы понимаете, Frau Ариадна, — заговорил он наконец, — несмотря на то, что меня всюду так ценят, оказывают знаки внимания, уважения… Мне некому даже открыться. Некому рассказать о том внутреннем, что происходит в ответственные минуты. У меня нет друга! А когда голова кружится… Когда вдруг или блеск… Или неудача… Вроде смерти… Провал на всю жизнь… Когда… Например…

— Доктор… Что с вами?

— Нет, нет. Сейчас пройдет. Нет, нет.

Он закрыл глаза, виновато улыбаясь и мягко проводя ладонью по виску, точно успокаивая его. Что случилось? Ариадна никогда не питала к Штральгаузену большого расположения. Но сейчас он был так несчастен… Так подавлен… Горем? А, может быть, радостью? Действительно, ведь он одинок… Замкнут… Она об этом раньше не думала…

— Вы не хотите? — спросил вдруг он тихо, с искривленным лицом, которое сделалось таким детским, беспомощным. — Вы откажетесь? Нет?

— В чем дело? Доктор…

Ариадне стало страшно.

— Вы рассмеетесь? Вот, если я скажу: будьте другом. Моим… Навсегда…

— Мы ведь и так, доктор…

— Нет, нет. Совсем. Чтобы бежать. Бросить все. Я прокляну это… Лабораторию. Славу. Не надо ничего… Не нужно больше. Материя… Энергия… Ужасные волны… Пусть будут прокляты! Душа есть, Ариадна, есть!.. Вот, у вас — у вас… Я ее вижу… Большая. Неизвестная. И у себя… нашел. У себя! Сегодня… Весь мир берет у меня волны… Материю. А кому — она? Хотите, Ариадна? Возьмете?

— Доктор…

— Не полюбите? Нет? И не смейте! Я неискренен. Да! Не все говорю! Да, да! Скрываю. Честолюбие… Тщеславие… Прогнил в них… Насквозь. И души, может быть, нет. Ну, отлично! Ясно. Прощайте!

— Доктор… — протянула руку Ариадна, — вы хороший, славный… Когда вы успокоитесь, тогда…

— Не полюбите?

— Доктор… Не надо этого…

— Не надо?.. Да, да… Да, пора. Ведь, теперь четверть… Извините — задержал. Прощайте, Frau Штейн!.. Очень рад был… До свиданья!

Наступал вечер. Сгущались сумерки. Ариадна сидела в мягком кресле у окна, при свете электрического городского солнца дочитывала недавно вышедшую в свет книгу Штральгаузена. Уже около месяца, как он поднес ей этот экземпляр, снабдив его длинным витиеватым автографом.