Диктатор Пётр

Она чиркнула по коробке спичкой, поднесла спичку к подушке и стала припекать огнем спинку насекомого. Под огнем послышался тоненький треск, и возле запахло паленым. Насекомое, точно пузырек с жидкостью, сперва закипело внутри, высоко поднявшись на ножках и побелев, потом лопнуло, повернулось набок и обратилось в пепел. А Ольга жгла и жгла над ним спички.

– Довольно,– сказала мать тоном окончания операции.– А то ты наволоку сожжешь. У нас и так наволок хороших почти не осталось.

– Что мне теперь наволока? – ответила с тоской Ольга, бросая на пол последнюю спичку.– Мне теперь ничего не жаль!

Прах сожженного насекомого стряхнули с подушки на пол и с брезгливо-напряженными лицами яростно топтали его ногами то мать, то дочь, то обе вместе.

– Хорошенько ее!..– поощрял их с постели Петр с мучительно-блестящими глазами.– Хорошенько!..

– Теперь больше не будешь губить людей! – злобно улыбаясь и дико глядя на пол, говорила Ольга.– Теперь больше никого не заразишь!

И в течение этого дня бесконечное число раз вспоминали про найденное насекомое. Даже ухудшение в болезни Петра как-то само собой отодвинулось на второй план. Все в доме было полно страхом за Ольгу.

– Вась-кааа!..– кричала на всю улицу и сигнализировала рукой вдаль Нюня.– Бе-жи ско-рей до-моой!.. Маму вошь у-ку-си-лаа!..

XIV

- Ждать две недели до заболевания,– дежуря в кресле возле Петра, потерянно причитала Ольга.– Потом две-три недели болеть до кризиса, потом месяц после кризиса, разве я это вынесу?.. Нет, я знаю, я чувствую, что я уже умру… Деточки вы мои дорогие!..– вспомнив о детях, заплакала она.– И останетесь вы без меня, без матери, маленькими сиротками!.. И будете вы стучаться в чужие двери, в чужие окна и просить: "Мама дай! Папа дай!.." И будут люди выпускать на вас Пупсов, чтобы вы не мешали им чай пить…

Петр приподнял с подушки лицо, прислушался к ее голосу, искоса уставился на ее вздрагивающую в кресле голову, потом отвернулся к стене и, подавляя в себе слезы, уткнулся в подушку лицом. Руки его конвульсивно прижимались к груди, ноги переплетались одна за другую, и из-под них с грохотом выскользнула на пол бутылка с горячей водой.

Нервы у всех в доме были напряжены до крайности, и на грохот упавшей бутылки к Петру мгновенно прибежали с двух сторон и мать и сестра. И у обоих на бледных вытянутых лицах была ясно написана одна и та же, полная ужаса, мысль: не грохнулся ли это на пол замертво Петя, их Петя, единственное и последнее, чем они еще живут и ради чего еще живут. Ведь несчастия падают на их головы одно за другим и, вероятно, будут продолжать падать без конца. Они обреченные!

– Что такое!.. Что с вами!..– раздражительным окриком-стоном встретил Петр их беззаветно-преданные лица.– Что за паника такая!.. Какого черта!.. Упала на пол из-под одеяла бутылка, а у вас от страха глаза вылезли на лоб!.. Что за истерика такая женская?.. Сколько раз вас просил не волновать меня зря!.. За что вы мучите меня!.. За что вы убиваете меня!..– ругательски кричал он на мать и сестру, на своих кровных, единственных, которыми он жил и ради которых так мученически жил, а сам в то же время незаметно вытирал рукой то с одной своей щеки, то с другой слезы.– Слезы твои, Оля, женские, зачем?.. Вой твой женский, зачем?.. Причитания женские, зачем?.. Ты уже хоронишь себя!.. А может, та вошь была не сыпнотифозная!.. И вот я должен объяснить вам про вшей… объяснить, объявить…– спутался он, выбившись из сил и то закрывая, то открывая глаза.– Дом в опасности!.. Война семьи со смертью продолжается!.. И каждый из нас должен знать в этой войне свое место!.. И всех, всех зовите сюда, всю нашу семью!..

Блуждающими глазами он обвел мать, сестру, искал детей.

– Надо позвать Васю и Нюню,– сказала бабушка,– а то будет кричать, почему не позвали, и докричится до сердечного припадка.

– Петичка, и детей тоже? – в смертельной тоске, не своим голосом,– вкрадчиво спросила сестра, сжимая рукой горло, чтобы не разрыдаться.– Мама, мамочка! – холодея от ужаса, вскричала она.– Смотри: с ним что-то делается!

– Иди за детьми! – твердо сказала ей мать, стояла, как вкопанная, и по-иному, чем всегда, смотрела на Петра.

Казалось, в мире не существовало той силы, которая могла бы сейчас оторвать ее от него!

Через минуту в столовую вбежали Вася и Нюня. Они стояли рядом, как школьники, вызванные учителем, и так энергично дышали после уличной беготни, что плечи их все время то поднимались, то опускались.

– Ну, Петя, мы все собрались,– осторожно проговорила бабушка, видя нетерпеливые движения Петра.– И дети тоже.

– А-аа…– пробормотал он, как немой, и шумно и глубоко вздохнул, широко раскрыв рот и призакрыв глаза.

И наступила пауза.

– Петя,– дрожащим вздохом позвала его мать, точно прислушиваясь к собственному голосу, в котором уже не хватало какой-то струны.

Петр молчал.

– Петя, мы ждем,– сказала, вернее, не сказала, а только подумала сказать мать, не дыша.

Петр не отзывался, неподвижно лежал на боку, как был, с закоченело-раскрытым ртом.

– Спит? – не веря своему вопросу, произнесла мать и перевела расширенные глаза на дочь.