Диктатура Гурова (сборник)

– Не помню, – поджав губы, уже сердито ответила Оля. – А когда приехали, увидели, что там вертолет стоит. Мы в него сели, а там еще один дяденька был, но мы его не видели, а только слышали. Ну, мы полетели, а потом тут приземлились. И первый дяденька нас выпустил и велел домой идти. Он нас даже немного проводил, а потом остановился и сказал, что проследит, чтобы мы нормально дошли. А потом мы папу увидели и к нему побежали. Вот и все!

– Оленька! А эти два дяди между собой ведь обязательно разговаривали и как-то друг друга называли. Хотя бы их имена ты мне назвать можешь? – осторожно спросил Гуров. – Вспомни, я же тебе поклялся, что ничего плохого им не сделаю!

Она долго думала, молча, взглядами советовалась с братом, а потом они, видимо, решились, потому что Дима очень серьезно сказал:

– Смотрите! Вы обещали!

– Только это не имена были, а клички, – добавила девочка. – Одного звали Булчут, а второго – Шурган. Ну, Булчут – это охотник по-якутски, а вот что такое Шурган, я не знаю.

– Да и мне это ни о чем не говорит, – честно признался Гуров и попросил: – А расскажите мне подробнее, что эти негодяи в интернате вытворяли?

Решив, что скрывать им больше нечего, дети на два голоса начали рассказывать, и чем дальше слушал их Гуров, тем больше свирепел, потому что это были уже не подростки, а настоящие отморозки. Когда дети замолчали, он сказал:

– Спасибо вам огромное, дети, еще раз! – а потом обратился к их матери: – Анастасия Михайловна! Вы вещи уже собрали?

– Нищему собраться – только подпоясаться, – грустно усмехнулась она.

– Ну, тогда пошли! – предложил, поднимаясь, Гуров.

– Сейчас, только здесь приберусь, – сказала Настя.

Чтобы не мешать ей, Илья с Гуровым вышли из дома, причем хозяин по пути взял висевшую в сенях на стене шлейку. Во дворе к Батюшкину тут же бросилась собака и, встав на задние лапы, оперлась передними ему на ногу.

– Найда! Найдушка! – гладил ее Илья, а ее хвост колечком в это время вилял так, что даже ветер поднялся. – Сейчас мы с тобой шлейку оденем и пойдем гулять.

Ветер тут же превратился в ураган, потому что какая же собака не обрадуется, услышав заветное слово «гулять»?

– Неужели даже ей опасно одной за ворота выходить? – удивился Лев.

– Да, прежнюю-то у нас отравили, – объяснил Илья.

«Ну, погоди, Матвей! – гневно подумал Гуров. – Я с тобой по душам так побеседую, что ты у меня до конца жизни этот разговор запомнишь! А из Сашки душу вытрясу, но новую работу он мне для Батюшкина найдет! И я даже знаю какую! И сюда эта семья вернется только за вещами! Это же уму непостижимо, сколько им, причем совершенно незаслуженно, горя причинили. Другие на их месте в петлю бы полезли, а вот они все выдержали. Ничего! Я из кожи вон вылезу, но этой семье помогу! Они заслужили лучшую долю!»

Но вот из дома вышли Настя, Дима с Ольгой и близнецы лет девяти, несмотря на возраст, очень серьезные и сосредоточенные, причем каждый из членов этой семьи нес в руках какой-нибудь узел. Пока Илья запирал дверь, все вышли на улицу, выведя вместе с собой прыгающую от радости собаку, затем хозяин запер калитку, взял у жены то, что она несла, и все пошли к вертолету. А вот местные стояли и молча смотрели на них, кто в калитке своего дома, кто у окон, кто возле забора. Говорить никто из них не решался – уже знали, что этот московский полковник на расправу крут, но их взгляды были настолько красноречивы, что и слов было не надо – поселок безмолвно проклинал и Батюшкиных, и Гурова.

Лев пошел рядом с Ильей и тихонько попросил его:

– Покажи мне, где ты видел того курящего человека.

Илья кивнул и, когда они дошли до окраины поселка, показал пальцем:

– Вон там он стоял.

– Вы идите дальше, а я вас догоню, – сказал Гуров.

Дойдя до нужного места, он, пригнувшись, начал осматривать землю в поисках окурка, но ничего не нашел ни там, ни поблизости. Он пошел к вертолету, возле которого стояли не только охранники и пилот, но и все Батюшкины, а вот участкового уже не было.

– Вы чего же внутрь не пошли? – удивился Гуров.

Но, заглянув в вертолет, тут же понял, что задал дурацкий вопрос – накал ненависти между сидевшим в нем Назаровым и Батюшкиными был таков, что искры проскакивали. И действительно, если бы не эта семейка, еще неизвестно, как сложилась бы в поселке жизнь Батюшкиных! Может, жили бы, горя не мыкая! И дети бы их туда же вернулись, чтобы работать вместе с отцом, а не черт-те где жить. И то, что сейчас бледный до синевы, сжавшийся в комочек Назаров сидел в наручниках с закрытыми глазами и перекошенным от ужаса лицом, не вызывало и не могло вызвать в них ни капли жалости.

– Вы чего с ним сделали? – удивился Гуров, глядя на охранников.

– Да Ерофей с Виталием Сергеевичем по рации связался и сказал, что привезет человека, который знает, кто всю эту историю с петардами затеял, – объяснил один из них. – Так что в аэропорту нас будут ждать! Не скажу, что с распростертыми объятиями, но встреча будет жаркой! А в СИЗО уже и камеру для Назарова приготовили, и Кедров копытом бьет от нетерпения – уж очень ему хочется с этой сволочью поближе познакомиться.