Диктатура пролетариата

Внимательное изучение книги Нансена и отчетов о его речи в марте 1923 года, где он впервые представил свои соображения, показывают, что его позиция в отношении Советской России была куда сложнее и многограннее, чем ее преподносила норвежская рабочая пресса и большевистские власти. Незадолго до выхода серии статей, Нансен на встрече с членами Студенческой ассоциации Кристиании произнес речь, основанную на рукописи книги. В ней он подверг критике как политических лидеров Европы, так и большевистский режим. Западных политиков он обвинил в эгоизме: они озабочены только проблемами своих стран и не желают брать на себя ответственность за восстановление всей Европы за счет включения России в сообщество европейских государств. «Европу может спасти только последовательное мирное сотрудничество, – писал Нансен. – Все страны зависят друг от друга. Чтобы восстановить Европу, ее надо превратить в единый экономический организм». Затем он раскритиковал большевиков за то, что политика, которую они проводили с октября 1917-го, привела к разрушению российской экономики. Более того, они упорно отказывались сменить курс до 1921 года, когда страна оказалась на грани гибели. Коммунистические теории, которые пытались воплотить в жизнь большевики, представляли собой «гигантский эксперимент», и он, по мнению Нансена, «полностью провалился».[53]

Если сравнивать эти две книги, то «Россия и мир» была более неожиданной для норвежской аудитории: ее оказалось труднее вписать в русло дискуссии о Советской России. Книгу Брока сразу же признали проявлением антибольшевизма. В то же время, как мы отмечали, норвежская рабочая пресса предпочла проигнорировать критику Нансена в адрес большевиков и сделать акцент на его позитивной оценке перспектив развития российской экономики. Консервативная пресса в основном отмалчивалась: она не комментировала ни критические замечания Нансена о западных политиках, ни его осуждение коммунизма. Похоже, из-за «обоюдоострой» направленности критики Нансена, его позицию неверно поняли по обе стороны идеологического водораздела.

Казалось бы, противоположные оценки Советской России в книгах Брока и Нансена можно расценить как проявления разных стратегий для достижения одной и той же цели: преодоления пропасти между Россией и Европой, возникшей после прихода к власти большевиков. И Нансен, и Брок утверждали, что Россия принадлежит к европейской культуре, а большевистский режим чужд ее народу. По мнению Брока, из этого следовало, что надежда на возрождение России может появиться лишь после отстранения большевиков от власти. Эту позицию следует воспринимать в контексте его последовательных усилий по поддержке либеральных сил в России. Даже в 1924 году Брок все еще надеялся, что большевизм – лишь временное явление в ее истории.

Что же касается Нансена, то его романтические представления о России и ее потенциальной роли в будущем Европы сложились задолго до Русской революции.[54] Судя по всему, когда позитивные результаты НЭПа стали очевидны, эти идеи окончательно окрепли и сформировались в его сознании. Для Нансена экономический рост был убедительным свидетельством того, что Советская Россия движется в новом направлении, отказываясь от ошибочных коммунистических методов. Более того, Нансен твердо верил в необходимость международного сотрудничества во благо всего человечества и презирал узколобый национальный эгоизм, который довел Европу до военного конфликта. После окончания Первой мировой войны он не раз призывал включить Советскую Россию в состав международных институтов, а в своей гуманитарной деятельности руководствовался принципом прагматического сотрудничества с советскими властями ради помощи русскому народу. Способность Нансена преодолеть рамки идеологического противостояния и находить нетрадиционные политические решения многими воспринималась как наивность. Так, близкий друг Брока Константин Гулькевич полагал, что Нансен стал жертвой собственного упрямого оптимизма в отношении России.[55] Однако при всем этом упорном оптимизме Нансен в крайне идеологизированной атмосфере межвоенного периода ставил перед собой более высокие цели и добился большего, чем многие другие акторы на международной арене.[56]

Эпилог