Диктатура

Важность этих рассуждений Бодена заключается не только в том, что в них было политически осмыслено значение комиссара в формировании новой организации государства. Боден не заметил того обстоятельства, что комиссар был орудием утверждающегося абсолютизма государей, и исторически это можно объяснить тем, что только при Генрихе IV королевские комиссары с широкими полномочиями приобрели большее политическое значение[117]. Макиавелли был в практическом отношении более прозорлив, когда рекомендовал государю, желающему установить неограниченную власть, всегда править самому, а не через «магистратов» (гл. 9, заключительный абзац). потому что с последними он всегда зависит от воли должностных лиц, которые легко могут захватить власть (lo stato) и перестать повиноваться. Следуя своей манере излагать мысль, довольствуясь намеками, Макиавелли не останавливается на этом предмете подробнее и не говорит здесь о комиссарах. Противоположность между комиссарами и магистратами как ординарными должностными лицами была систематически развернута только Боденом, упорядочившим обширный материал сообразно всеобщим понятиям учения о государстве. При этом Боден с таким нажимом подчеркивает формальное различие в правовой основе – с одной стороны закон, с другой стороны указ (он говорит даже об особых формальностях при издании закона или указа: различаются вводные статьи, для комиссара грамота (lettre patente) запечатывается не зеленым, а только желтым воском и т. п.), – что можно подумать, будто тогда уже было разработано формальное понятие в духе новейшего государственного права, напоминающее различие между законом в формальном и законом в материальном смысле, как оно используется в политическом учении позитивизма. Но это различие у Бодена не имело места хотя бы уже потому, что он не разделяет взглядов такого юридического позитивизма, ему неведом закон, оторванный от идеи справедливости. Государство у него, несмотря на введенное им понятие суверенитета, есть правовое государство, законы которого не просто издаются и отменяются по чьему-либо произволу, подобно каким-нибудь регламентациям или другим проявлениям власти. Хотя Боден борется с монархомахами, он все же видит, что в осуществляемой Макиавелли технизации права заключена некая пагуба, гнусный атеизм, который он отвергает как недостойный. Поэтому Боден никогда не согласился бы с тем, что воля суверена может возвести в ранг закона любой произвольный тезис. Это для него было бы уже не государство, а тирания. Но тогда и разница между чиновником и комиссаром не может основываться только на чьем-либо волевом распоряжении. Скорее, тут подразумевается монархическое правовое государство, которое с принципиальным уважением относится к существующей организации государственной службы и благодаря этому создает иерархию строго определенных чинов и содержательно разграниченных компетенций. На том основаны и дальнейшие отличительные признаки: ординарное и экстраординарное, постоянное и временное. Противопоставление «постоянного» и «временного» (trait perpetuel и occasion) служит тому подтверждением, ибо сам по себе аргумент Гроция, по-видимому, все-таки подсказывал Бодену, что при рассмотрении правовых понятий длительность, tempus, не может иметь концептуального значения. Согласно Бодену, содержание комиссарской деятельности должно быть различным в зависимости от положения дел, selon loccasion qui se presente[118], поэтому диктатор назначается, «когда того требует дело» (si res ita postularet). Теперь должно стать понятно, почему Боден именно отсюда делает вывод, что комиссар, в сравнении с ординарным чиновником, должен обладать меньшей свободой действий и не иметь собственного мнения.