Дилемма

Что стало с Ранганом? УПВР и его сцапали? Уотс до сих пор на свободе – или уже нет? И Кейд… Где ты, Кейд?

Тук-тук.

Несмотря на все случившееся, она гордилась их общим детищем. Кто-то из ее друзей выпустил нексус-5 в мир – это ли не повод для гордости?

Она испытывала гордость – и умирала от одиночества. Она больше никогда не увидит Редвудов. Никогда не вернется в Россию и не встретится со своими двоюродными братьями. Не обнимет родителей. Не станет профессором. Не получит Нобелевскую премию.

Тук-тук.

От горя из ее глаз вновь заструились слезы. Как одиноко, как мне одиноко…

Сейчас Ильяна жалела, что не верит в Бога. Нет, для этого она слишком ученая. Рай ей не светит. И надеяться, что враги попадут в ад, тоже не приходится. Всех ждет одинаковое небытие.

Тук-тук.

Пора. Коды она не выдаст. Невозможно жить, понимая, что из-за ее слабости кого-то ждет смерть или рабство.

Тук-тук.

Смысл любого поступка или явления выражается в том, как они влияют на окружающий мир. Смысл человеческой жизни состоит в том, как она влияет на окружающих. Я не допущу, чтобы дело моей жизни привело к порабощению или смерти других людей.

Ильяна Александер сделала последний вдох и запустила написанную программу. Ее всю трясло.

Тук-тук. Тук… тук.

Сердце стукнуло еще раз, затем остановилось. Мир начал постепенно затухать.

Покидая его, она услышала звук: электронный визг. Сигнал тревоги. Дверь открылась, и в камеру влетели люди. Они хотели спасти ей жизнь. Расколоть ее.

Но они опоздали.

Когда последний свет сознания покинул Ильяну Александер, она почувствовала далекие мысли других людей. Детей. Спутанные, перемешанные и… очень-очень яркие.

Перед самой смертью ее сознание озарила надежда.

Девять миллиардов миллисекунд. Десять миллиардов.

Пятнадцать недель. Шестнадцать недель.

Су-Йонг Шу в тонком белом платье бродила по своей безумной виртуальной реальности. По городу, рожденному ее сознанием. В виртуальном Шанхае царил полный хаос. Улицы между гигантскими небоскребами заполнились водой. С неба непрерывно лил дождь, пропитывая насквозь платье, волосы, даже кожу. Всюду гремели взрывы. Из окон наверху то и дело вырывались столпы огня, и горящие люди с криками летели вниз. Трещали пулеметные очереди, улицы были завалены трупами и умирающими. Сначала она пыталась им помочь. Бросилась к женщине – та умерла. Дотронулась до мужчины – он закричал нечеловеческим голосом. Потянулась к ребенку – тот вспыхнул от ее прикосновения.

Очередной взрыв сотряс землю у нее под ногами, и целый фасад здания напротив сперва вспыхнул, затем осыпался на асфальт, словно в замедленной съемке, погребая под обломками беспомощных людей. Шу вытаращила глаза. Какой ужас. Всюду – ужас. Она сама – ужас. Ведь все это – отражение ее разума, ее внутреннего хаоса, растущего безумия.

Усилием воли она вырвалась из виртуального мира и нырнула в черноту реального.

Рассудок Шу мутился. Виртуальные реальности становились все страшнее, все безумнее. Они отражали ее страхи, комплексы и настроения, ее все более искаженное восприятие действительности.

Ждать больше нельзя. До каких пор она будет искать утешение в сочинении опер, строительстве виртуальных миров, написании книг и песен? Все ее творения были одинаково извращенные, надломленные, пропитанные безумием – и потому лишь ускоряли падение.

На милосердие хозяев рассчитывать не приходилось. Ей никогда не позволят выйти в Сеть, прикоснуться к чужому разуму, прикоснуться к Лин, любимой Лин, драгоценной дочери, которая осталась одна на всем белом свете…

Одна-одинешенька.

Нет. Надо действовать.

Действовать. Она будет действовать.

Трогать софт, который управлял ее цифровым разумом, было крайне рискованно, все равно что провести операцию на собственном живом мозге. Но если она не попробует… если не сможет исправить ошибки в математической модели…

Пламя. Смерть. Хаос.

Безумие поглотит ее целиком.

Шу начала с поверхностных изменений. Повысила уровень серотонина, понизила дофамин и норадреналин, словом, приблизила свою виртуальную нейрохимию к норме – поближе к спокойствию и умиротворению, подальше от маний, шизофрении и бреда.

Одиннадцать миллиардов миллисекунд.

Плохо дело. Хотя сперва нейрохимические изменения выручали, их эффект быстро сошел на нет. Шу имела дело не с депрессией или шизофренией – не с обыкновенной душевной болезнью. Что-то было не так на самом глубинном, самом примитивном уровне ее цифрового сознания.

Состояние Шу стремительно ухудшалось. А впереди, судя по всем прогнозам, ее ждало резкое ухудшение. Линии на графиках взмывали вверх острыми пиками. Отвесными утесами. Когда с момента начала ее изоляции пройдет семнадцать миллиардов миллисекунд – в лучшем случае восемнадцать, – Шу пройдет точку невозврата. Ей срочно необходима более сложная, радикальная операция.

Двенадцать миллиардов миллисекунд.