Дилемма

Я возвращаюсь в настоящее. С кухни я слышу, как Джош и Эми расхаживают наверху – видимо, одеваются. Я оставил Ливию спящей, но сейчас до меня доносится звук льющейся в душе воды, так что она, наверное, скоро спустится. Открываю заднюю дверь, и Мёрфи шевелится в своей корзине. Он вылезает, становится рядом со мной, и мы выходим в сад поджидать Ливию.

Я скучаю по Марни, мне не хватает ее каждую минуту каждого дня. Эту ноющую пустоту внутри меня ничто и никто никогда не заполнит, да и как ее заполнить, если я утратил часть себя самого? Но за этот год мы с Ливией прошли немалый путь, во многом благодаря любви и поддержке наших родных, наших друзей. У нее есть Джесс, Кирин, ее мать. А у меня – Иззи, Йен и родители. Особенно, конечно, стоит отметить отца. Он каким-то шестым чувством всегда улавливает, когда я тону, и чудесным образом появляется, чтобы бросить мне спасательный круг, обычно в виде совместной выпивки где-нибудь в городе или прогулки вдоль реки вместе с Мёрфи: отец всегда знает, что мне в данный момент больше всего нужно.

А еще у меня, конечно, есть Нельсон. Однажды он пришел и встал в дверях моего сарая, и по его лицу я сразу понял, что он узнал про Марни и Роба. Его совсем сразило это известие. Он дико разозлился на Роба, который сознательно решил рискнуть всем, что у него было – всем, что у нас было, – ради чего-то такого, что никогда не могло бы сбыться.

– Да о чем он думал? – повторял Нельсон снова и снова. Точно такой же вопрос мы с Ливией все время задавали применительно к Марни. – Мне так жаль, Адам. Мне очень жаль.

Я пытался как-то его утешить, напомнить, что для интрижки вообще-то нужны два человека, а не один. Я был рад, что он не знал про ребенка, которого потеряла Марни. Порой я почти сожалел, что сам узнал об этом. Но Ливия не хотела, чтобы между нами оставались какие-то тайны. Иногда я пытаюсь себе представить, каково бы это было, если бы Марни не потеряла ребенка и не погибла сама. Сердце надрывается, когда думаешь, как все могло бы сложиться. Но я знаю и то, что к такой ситуации нам было бы очень, очень трудно приспособиться.

Нельсон в тот день спросил меня, как мы с Ливией хотим поступить с Робом. Сказал, что он вполне поймет, если мы вообще больше не захотим видеть его младшего брата. При любых других обстоятельствах мы избрали бы именно такой вариант – больше никогда с ним не видеться. Но нам пришлось подумать и о Джесс. Если бы мы вычеркнули Роба из своей жизни, она бы, конечно, захотела узнать причину. И потом, мне следовало подумать и о Ливии. Для нее это было бы слишком – потерять не только дочь, но и лучшую подругу. А она неминуемо бы ее потеряла, если бы та узнала о романе своего мужа с нашей дочерью. И о Клео стоило подумать. И о Джоше. Мы не хотели, чтобы они знали об этой связи.

В конце концов решение приняла Лив. Она сказала, что хочет, чтобы мы продолжали жить как раньше – словно ничего не случилось, словно мы не знаем об этом романе. Так мы и поступили. Это невероятно трудно, и наши общие встречи уже не те, что раньше, несмотря на все наши с Ливией усилия. Если Джесс или Кирин (потому что Нельсон предпочел не рассказывать ей) замечают, что Роб при нас как-то тих и подавлен, они это, скорее всего, объясняют общей напряженной обстановкой после гибели Марни. Разумеется, в обычных обстоятельствах Кирин непременно попыталась бы докопаться до истины, но ей сейчас и без того хлопот хватает: недавно у них произошло долгожданное прибавление семейства. Близнецам Розе и Берти уже по полгода.

Мне кажется, Ливии этот обман дается легче, чем мне. Бывают дни, когда его тяжесть кажется мне почти невыносимой, когда я даже не знаю, как я сумею хоть какое-то время находиться в одном помещении с Робом, дышать с ним одним воздухом. Но я делаю это ради Ливии, помня о том, что ей пришлось перенести. Помня о том, как она сумела справиться с потерей Марни. Как она волокла меня на себе эти первые недели, отставляя в сторону свое горе, чтобы помочь мне совладать с моим. Я делаю это, потому что сейчас я люблю ее как никогда.

Ливия

Я ЗАКРЫВАЮ ОТКРЫТКУ, которую читала, и прячу ее обратно в ящик шкафа, под засохшие розы из букета, который Марни прислала мне к тому самому дню рождения. Открытка пришла во вторник, через несколько дней после того, как она погибла. В тот самый вторник, когда мы должны были лететь в Каир. Это было то самое поздравление, которое она обещала мне отправить. Внутри я обнаружила наскоро нацарапанную записку: